Окно в природу

Минут двадцать шел к нам «противник». Наконец на просеке показалась ветвистая голова. Егерь еще раз протрубил.

Олень подошел ближе и остановился, не видя соперника. При первом щелчке аппарата он вздрогнул, а когда я стал переводить пленку, понял опасность, повернулся, но не побежал, а с достоинством прошагал в чащу. Таким же образом вели себя и еще два драчуна, вызванных нами на просеку. Потом прямо на нас вышли две испуганные чем-то самки, они замерли на секунду и галопом бросились в чащу…

В девять часов все утихло. Тенькали только синицы. Голосом, похожим на олений, прокричал вдалеке паровоз.

— Едут люди… — не то с завистью, не то с сожалением сказал егерь.

Мы сели в телегу и тихо тронулись по мягкой колее к дому.

— Завтра мороз будет, — по каким-то признакам определил лесник. — Олени любят мороз. Их, поглядели бы! Ревет, а у него дух из ноздрей!..

Я подумал: как хорошо, что рядом с большим городом и дорогами сохранился остров нетронутой, вечно радующей человека природы!

Когда-то очень давно на Среднем Дону олени жили. Потом их извели охотники и исчезновение лесов. После революции в леса севернее Воронежа было выпущено несколько оленей, привезенных из Германии для царских охотников. На воле звери постепенно размножились и вместе с лосями, пришедшими с севера, и бобрами стали основой созданного заповедника.

Число оленей росло, и к 70-м годам прошлого века их стало более полутора тысяч голов. Стало ясно: прокормить такое стадо заповедник не сможет. Оленей стали расселять по соседним лесам, да и сами животные стали искать кормные места. Стратегию «держать животных возможно большим числом» надо было пересматривать. Но, как это бывает часто, перестарались, новую стратегию «помогали» проводить волки и браконьеры. Теперь в заповеднике осталось пятьдесят оленей. Считают, численность их надо довести до четырех сотен. Поправить ситуацию можно, в стране сейчас более трех тысяч оленей — «воронежские». Но надо бережней относиться к тому, что осталось…

Есть какая-то сила, влекущая и человека, и зверя к лесным опушкам

В природе Средней России есть зоны, особо приятные глазу: речные долины, лесные поляны, островки леса в поле и лесные опушки.

Идешь полем — глаз дразнит неровная синяя линия леса.

Подходишь ближе — тянет идти вдоль опушенной кустами стены деревьев. И в траве у опушки обязательно обнаружишь торную тропку — не ты первый заворожен границей леса и поля, многих опушка вела куда-то извилистым краем: по одну руку — таинственный полог деревьев, по другую — пространство, залитое солнцем. И зимой — обратите внимание — вдоль опушки обязательно вьется лыжня. В поле ветрено, скучновато, в лесу местами — не продерешься. А опушкою — хорошо! И строчка лисьего следа тоже вьется вблизи опушки. Вот видно: стояла лиса, прислушивалась, приглядывалась к заснеженному жнивью из-за кустика терна. Вот мышковала возле стогов, а испугавшись чего-то, быстро метнулась к опушке и сразу остановилась, обернулась мордою к полю: я тебя вижу, ты меня — нет.

Заяц тоже топтался у края леса. В поле беляку делать нечего, а опушка для него интересна — можно погреть на солнышке бок, и корма на этой освещенной солнцем границе древес гораздо вкуснее, чем в чаще. Об этом знает не только заяц. Знают и лось, и олень.

На опушках кормятся и любят просто так посидеть на березах тетерева. И не только тетерева. У птиц, я заметил, есть ритуал прощания с солнцем. Каждый знает, как волнует человека момент, когда солнце у вечернего горизонта краснеет, становится странно большим, дымится и вот-вот мигнет на прощание глазом. Момент ухода светила волновал, надо думать, и наших далеких предков, рождал в первобытной их голове множество мыслей и чувств. И мы, появляясь на свет, имеем наследство тысячелетнее — щемящее чувство радости и тревоги при виде заходящего солнца. «Красно солнышко», «Заря моя вечерняя…» — во скольких песнях запечатлено это вечернее волнение, ощущение красоты и таинства мира.

Что-то похожее на закате солнца переживают, наверное, и птицы. Я много раз наблюдал: шум-гам в лесу, но вот зарумянились шишки на елках, заиграли красные отблески на верхушках берез, и лес затихает. Чуть позже, когда сумрак из-под полога леса поднимется кверху, звуки возобновятся.

Переговариваясь, птицы будут устраиваться на ночлег. Но в момент, когда лучами заката освещены верхушки деревьев, птицы стихают и сидят в вышине неподвижно — прощаются с солнцем. Я это много раз наблюдал. А однажды, проходя по холму в стороне от знакомой опушки, был остановлен заходом солнца. Закат был огненный, а солнце большое и красное. Глядеть на него можно было даже через бинокль.

Размышляя — с кем разделяю радость вечернего заката? — я навел стекла на лесную опушку и поразился. Там и сям на верхушках деревьев, головою на запад, недвижно, молчаливо, торжественно сидели вороны, два канюка, голуби, сойки, сороки, дрозды.