Окно

С улыбкой замешательства Касси, несколько оскорбленная, идет обратно к своему экрану, рассеянно пробегает сообщения с последними новостями. Мэриан, по ее понятиям, тяжелый случай. Не вполне ясно, как себя вести с этой девахой, следует ли вообще упоминать Джулиана: их недолгий роман, или что у них там было, так и не получил, как говорится, официальной огласки.

Появившись в этой конторе, Мэриан первым делом стала искать квартиру в том же районе Лондона, что и у всех остальных, в таком как бы скошенном треугольнике с центром в Крауч-Энд. Но это ей было не по карману: квартиры, которые ей показывали, выглядели прямо как то место, где несколько лет продержали Терри Уэйта [Терри Уэйт — в 1980-х представитель англиканской церкви на Ближнем Востоке, был взят в заложники в Бейруте, провел в одиночном заключении более четырех лет]. Так что она направилась вниз по карте, на юг, и теперь у нее однокомнатная в Бёрмондси, хорошая квартирка с видом на Блю и на реку, а чуть поодаль — дымка Сити. Когда Джулиан впервые пришел к ней туда после отвальной вечеринки в честь озлобленного пьяницы, наконец согласившегося на досрочную пенсию, они трахались прямо на подоконнике в ее комнате, залитые мощным заревом замечательного футбольного поля ярдах в четырехстах через дорогу. Она боялась, что окно треснет, и вцепилась в занавески, и обхватила Джулиана ногами вокруг пояса — с тех пор ей ни разу не было так хорошо, как тогда, по пьяни. В тот вечер люди глядели, как они уходят вместе: отваливались челюсти и взлетали брови. Это было смело и откровенно, это заводило — так ей казалось.

Теперь он почти не бывает в Бёрмондси.

Тем временем Дэмпси набрался так, что едва стоит. У себя в ящике он нашел полбутылки «Столичной» и прикончил ее по мере того, как количество жертв в сводках все поднималось и поднималось, потом упало и наконец остановилось на 211. Напился, чтобы еще раз встретиться с Люси лицом к лицу, и протолкнулся в ее комнатушку с нетрезвыми слезами, набухшими еще до первых нечленораздельных слов.

«Давай поговорим, Люси. Ну хоть поговорим…»

Люси с отвращением поворачивается в кресле: «Ради бога, Мартин, уходи отсюда. Это же унизительно».

Это и вправду довольно унизительно. Офис открытой планировки, человек, может быть, на 150, репортеры размещены в маленьких, хоть в стенку впечатайся, комнатках, спиной к основному отделу новостей. Коллеги Мартина и Люси могут увидеть — да что там, видят мужчину средних лет на коленях — на коленях! — за спиной у девчонки, вовсю клацающей по клавиатуре, как бы и не подозревающей (еще бы, ясное дело) о его присутствии.

«Ну я тебя прошу, Люси, — хнычет он, — давай сходим пообедаем. Просто пообедаем. Дай мне просто поговорить с тобой».

Она раскручивается в своем кресле: «Ты что, не видел, что произошло?»

Он смотрит на монитор. Эти несчастные швейцарцы, это холодное утро.

«Ты что, не видел?» — повторяет она. Длинные светлые волосы захлестывают лицо, когда она сердится, в больших серых глазах — широких, глубоких, холодных — читается «пошел ты». Она ему не пара — слишком красива; он не понимает, как это все вообще могло у них случиться. Какими бы глубокими наши отношения нам ни казались, думает он, последнее слово всегда за красотой.

Теперь она смотрит на него в упор: «Не мешай мне работать. Люди над нами смеются — понимаешь, Мартин, смеются. Это просто идиотизм какой-то. Пожалуйста, дай мне поработать. Иди лучше домой, к жене».

О господи, тут он начинает плакать всерьез. Ее бросает в жар от стыда и неловкости. Как меня угораздило, думает она; хоть бы это кончилось поскорее.

На слух заметно, как компьютерная деятельность вокруг них поутихла: коллеги Мартина и Люси усиленно прислушиваются к их увлекательному разговору.

Вперившись в экран, она думает: может, пойти с ним пообедать, просто чтобы прекратить эту отвратительную сцену, но тут же представляет себе, как все то же самое повторяется снова и снова. Уже одна мысль об этом ей невыносима. Опустив взгляд полуприкрытых глаз на истертый серый казенный ковер, она включает голос на полную телевизионную мощность: ледяная дикторская скороговорка, чуть приправленная суррейским акцентом. «Ничего не выйдет, Мартин, уясни себе это раз и навсегда. Поразвлёкся и хватит, отвали».

Прием этот как будто бы срабатывает. Он бесшумно поднимается, вытирая лицо тыльной стороной ладони, поворачивается и выходит из комнатушки. Люси, крутнувшись назад к своему экрану, пытается сосредоточиться на мертвых швейцарцах и горящих зданиях, но за спиной опять раздается уже вконец доставший ее голос.

«С меня хватит, Люси. Так жить дальше невозможно. Живым ты меня больше не увидишь».