Оккульттрегер

– А он точно ненастоящий? – спросила Майя, тыча окурком в теплую пепельницу, стоявшую на теплом животе Егора. – Может, ты маньяк какой-нибудь, – сказала она с удовольствием. – Мальчиков крадешь.

Егор одобрительно хмыкнул.

– Не, – сказал он, – сто процентов. Я же проверял, у него даже волосы не горели. А был бы настоящий, горели бы. – Егор тут же поспешил поправиться, поскольку последняя фраза накреняла разговор в сторону голимого безумия: – Я одну прядку пробовал опалить зажигалкой – и ничего. И он тем более ненастоящий, что слишком хороший такой, знаешь, киношный, днем так вообще родной такой, будто у меня из головы достали, как я сына своего представляю, если бы он у меня был, и посадили напротив, ужас, короче. Я втихую к врачу походил, он говорит, такое бывает.

– Ну и что доктор прописал? – спросила Майя.

– Посоветовал слезать с колес постепенно, самому думать, как сделать так, чтобы и мальчик исчез, и чтобы голова не болела.

– Прикинь, придем завтра к тебе, а он там сидит, хотела бы я на твою рожу вытянутую посмотреть.

– Да уж, – отвечал Егор, чувствуя себя приятно округлым от своей покладистости.

Они выслушали грузные, точно прикрытые подушкой, звуки лифта, дважды, с трехминутной паузой, пришедшего в движение; бедная машина под окном опять принялась маяться, на сей раз убираясь от подъезда, и наконец медленно исчезла. Майя ласково зевнула и, наклоняясь к Егору так, что ювелирно прикрыла головой половину искры на люстре, спросила, спит Егор или нет. Егор не спал, Майя сняла с его живота пепельницу, села по-турецки, вполоборота к нему, снова закурила и стала рассказывать, как ей было девять лет, как она познакомилась в поезде с мальчиком, своим ровесником, когда они ездили с мамой и папой к бабушке во Владивосток, как они лежали на разных полках одного и того же купе и высовывали руки в одно и то же окно, а потом он ей даже не снился, хотя ей очень хотелось, чтобы он приснился, а она даже лица его вспомнить не могла и забыла, как его звали, а Егор умиротворенно думал, что вот был мальчик, с которым даже страшно было оставаться дома, настолько он был бессловесный, настолько даже слишком настоящий, что реальность его распространялась повсюду и разъедала дом Егора, отрывала пуговицы, похерила кактус возле монитора, сам монитор, компьютер и телевизор, продавила прокладку крана в ванной, убила подошву ботинка, и это еще не все, но вот Егор забросил таблетки, ушел, и мальчика нет или можно представить, что его забрали, и вот он сидит где-нибудь, смотрит на лампу, покрывается пылью, и Егор понял, что было бы лучше, чтобы мальчик не мог без него, чтобы оттуда откуда-нибудь позвонили и сказали, что мальчику без него хуже или что мальчик без Егора умер.

Но никто так и не позвонил.