Охота в атомном аду

Что тут сказать, глядя на неё я понял – нет, всё-таки не наврали, действительно, по крайней мере с точки зрения внешности, передо мной был «качественно иной уровень». Неожиданно даже возникло очень странное ощущение, что тогда, в 1944-м, это была мамаша, а теперь я вижу перед собой отнюдь не её саму, а дочь. Хотя если вспомнить то, что мне наболтали о пресловутой методике её систематического «перерождения», что-то в этом духе и должно было получиться.

В общем, на этот раз на вид ей было лет двадцать с небольшим, не больше. Профессионально уложенные волосы колыхались над её плечами, каблучки стучали по бетонке шоссе, и, честно вам скажу, ребята, я прямо-таки засмотрелся на неё, остановившись у хромированного заднего бампера «Фольксвагена» с приоткрытым ртом, словно полный идиот. Называется – не удержался…

Подойдя, эта «юная леди» (про то, что реально ей лет двести, я не забыл) просто молча кивнула, давая понять, что насчёт меня всё, похоже, знает и понимает.

– Катарина, личный номер 1313? – уточнил я по-русски на всякий случай.

– Да, но в данном случае более уместно имя Кэтрин. А я вас сразу узнала, геноссе Зур-Башлык, – сказала она на том же языке. А вот голос у неё был тот же самый.

– Стоп, мамзель! Чтоб больше мне никаких «башлыков»! Мы не в Азии-с! – выдал я максимально строгим тоном начальственную установку и уточнил: – Это Европа-с, и сейчас это категорически неуместно-с!

– А что уместно? – слегка удивилась моя напарница.

Да если бы я знал…

– Зови просто «шеф» или «командир»! – решил я недолго думая.

– Хорошо, командир.

– Ну что, тогда поехали, товарищ Кэтрин Хейгловна? – спросил я. И с чего я упомянул именно эту симпотную голливудскую актриску из нашего времени, хорошо смотревшуюся в комедийном детективе про «очень опасную штучку» (а других кино и сериалов с ней я особо-то и не видел) – даже не знаю, просто с языка, который иногда враг мой, сорвалось.

– Садитесь, – не стала спорить она. – Только наденьте, пожалуйста, плащ, который лежит на переднем сиденье. Он должен быть вам впору.

И действительно, в обитом явно недешёвой тканью мягко-песочного цвета салоне «Фольксвагена» обнаружился новый светло-серый мужской плащ по моде тех лет (приталенный и с поясом), оказавшийся мне вполне по размеру. Я облачился в эту обновку, решив не уточнять, зачем и кому это нужно. В конце концов, пока не было сделано ни одного выстрела и никто ещё не умер, конспирацию следовало соблюдать. Причём максимально.

Переодевшись, я взгромоздился на мягкое кожаное сиденье справа, мамзель села за баранку, и мы поехали. Пейзаж по сторонам дороги оставался прежним – поросшие осенним лесом живописные долины с Альпами на заднем плане. Попадавшийся нам навстречу транспорт был всё таким же разнотипным и исключительно гражданским.

– А у них здесь что, не введено военное положение? – спросил я на всякий случай и уточнил: – Ведь ситуация вокруг Кубы неизбежно должна была вызвать повышение боеготовности! Никогда не поверю, что агрессивный Североатлантический блок в это самое время натурально не стоял на ушах!

Высказанное мной удивление было вполне резонным, но как всё происходило в Европе в те дни, на самом деле я, честно говоря, представлял смутно – маловато было информации при поспешной подготовке. Оно, конечно, «Куба далеко, Куба рядом», и если американцы собирались её то ли атаковать, то ли вообще стереть с лица земли, это вовсе не значило, что реваншистские бундесдойчи и прочие союзники США должны были сразу же кинуться врассыпную (попрятавшись по погребам и бункерам) или немедленно заняться рытьём окопов или противотанковых рвов. ФРГ 1962 года – это всё-таки не СССР образца 1941-го, и что-то подсказывало мне, что большинство западных европейцев тогда всё-таки надеялись на то, что «как-нибудь да пронесёт». И, кстати, пронесло же! По крайней мере, в той «основной» реальности, из которой я сюда свалился.

– Почему не введено? Введено, но не везде и полную боевую готовность ещё не объявляли. Там, где нет воинских частей и баз НАТО, накал ситуации, по крайней мере со стороны, особо не чувствуется, – ответила моя напарница и тут же то ли попросила, то ли потребовала: – А сейчас постарайтесь поменьше разговаривать, а особенно по-русски!

Я молча кивнул, поскольку понял, почему она напряглась.

Сначала из-за поворота показался дорожный указатель «Bergheinfeld», а дальше по сторонам дороги замаячили, сливаясь в узкие улицы, аккуратные двух- и трёхэтажные домишки под черепичными крышами. Оживляя в памяти экстренно повторённый накануне ухода краткий курс географии Западной Европы, я наконец вспомнил, что Бергейнфельд – это вроде бы одно из западных предместий Швайнфурта. По крайней мере, оно было таковым в начале следующего столетия.