«Вот так все и начинается. Сперва она посылает что-нибудь маленькое, что-нибудь совсем крошечное, какое-нибудь ночное существо. Нечто такое, что и в руках удержать невозможно. Эти серые бабочки — только начало. Посеянный ею страх будет расти, ибо именно он питает ее, делает ее сильнее».
Где-то вдали прокричал филин:
«Уу-гу, уу-гу!»
Торак схватил палку и со злобой ткнул ею в костер. Нет, он больше не в силах это терпеть! Он же совершенно готов: у него полный колчан стрел, а кончики пальцев на руках до сих пор еще болят, так старательно он шил себе новую зимнюю одежду. И нож с топором так остро наточены, что и волосок на лету разрезать сумеют.
Если б только знать, где искать эту проклятую Эостру! Она укрылась в своем горном логове, точно паучиха опутав весь Лес своей магической паутиной, и теперь способна почувствовать даже самое легкое дрожание тонких нитей. Она прекрасно понимает: Торак непременно станет ее преследовать, и хочет этого. И он непременно попробует ее найти. Только не сейчас. Потом…
Торак нахмурился, проклиная собственную трусость, и попытался прогнать эти мысли, глядя на мерцающие угли костра.
Очнулся он, лишь услышав, как кто-то окликает его по имени.
Дрова в костре прогорели. Вороны снова улетели к себе на дерево.
Но звавший его голос ему совершенно точно не приснился. Он его действительно слышал! И голос был такой знакомый —
Вскочив, Торак выхватил нож. Но, достигнув границы круга, по которой были расставлены шесты с пучками можжевельника, охранявшие стоянку племени, невольно остановился. Постоял немного, расправил плечи и решительно двинулся в глубь Леса.
Ярко светила луна. И сосны точно плыли в белом море тумана, просвеченного лунными лучами.
Чуть выше по склону холма что-то шевельнулось и тут же вновь пропало из виду.
Торак встал, задохнувшись, но не решаясь вздохнуть полной грудью и глотая воздух маленькими, поверхностными глотками. Ему опять стало страшно: страшно идти дальше, страшно преследовать того, кто там прячется. Но он должен это сделать! И он заставил себя лезть дальше, вверх по склону, цепляясь за колючие ветки подлеска и царапая руки.
На середине пути Торак остановился и прислушался. Тишина. Лишь неприятно шуршат, стекая по веткам, капли сгустившегося тумана.
Что-то щекотно коснулось его правой кисти.
У основания своего большого пальца он увидел серую ночную бабочку, которая пила кровь, выступившую из крошечной ранки.
Ужас насквозь пронзил ему грудь, ледяными пальцами стиснул сердце. Нет, нет, это невозможно!
Торак полез выше.
Сквозь клочья тумана он разглядел возле валуна силуэт высокого мужчины.
Торак ринулся вперед.
Но знакомый силуэт уже растаял во тьме.
И возле валуна не осталось никаких следов; лишь слегка покачивалась низко склонившаяся ветка дерева. Но чуть дальше за валуном Торак обнаружил старое кострище. Дрова догореть не успели, но уже остыли и были покрыты слоем серой, влажной от тумана золы. Торак долго смотрел на кострище, имевшее форму звезды. Нет, быть этого не может! Только он сам и еще один-единственный человек на свете могли так выложить дрова в костре!
Он резко обернулся.
В двух шагах от него из земли торчала стрела.
Торак мгновенно узнал эту стрелу по оперению. И понял, кто ее сделал. И ему до боли захотелось хотя бы прикоснуться к этой стреле.
В страшном волнении он облизнул пересохшие губы, но и во рту у него тоже пересохло.
— Это ты? — спросил он хриплым от страха и затаенной надежды голосом. — Это ты?..
Глава вторая
— Все-таки вряд ли это был он, — сказал Фин-Кединн.
— Это был он! Мой Отец! — повторил Торак, тщательно скатывая свой спальный мешок. — И это была его стрела, и костер тоже он сложил, и голос принадлежал ему. Это был дух моего Отца.
Фин-Кединн, сидевший у входа в жилище, ударил посохом о землю.
— Чужим голосам многие подражать умеют. А те, кто хорошо знал твоего отца, помнят, как он поленья в костре выкладывал. Что же касается стрелы…
— Я понимаю, — прервал его Торак, — любой мог его стрелу найти. Я ведь тогда так его в Лесу и оставил. И никаких рябиновых веток, никаких ритуальных песнопений… Я только и успел кое-как Метки Смерти нанести. Ничего удивительного, что его дух так и не обрел покоя.
Торак сорвал с перекладины под крышей несколько полосок вяленого мяса и сунул их в мешочек для съестных припасов.
«
Но Торак так спешил, что не только оленину, а и все остальное там позабыл.
— Тебе тогда было всего двенадцать, — тихо сказал Фин-Кединн. — Ты и так сделал все, что мог.
— Нет, я сделал недостаточно! И теперь Отец просит меня о помощи.
— А может, это Эостра хочет внушить тебе подобные мысли?
Торак на мгновение замер. В эти тревожные дни мало кто осмеливался произносить вслух ее имя.