Океан. Выпуск одиннадцатый

— Юнга, на пулемет! — по переговорной трубе приказал командир.

По трапу взлетел одним махом и поднял глаза. Прямо на нас шел «юнкерс». Точно на него мы направили стволы, и наш ДШК задергался! Пошли, оставляя в небе след, трассы. Фашист не выдержал, повернул. Бомбы упали в воду в стороне от конвоя…

После боя старший лейтенант Михайловский похвалил меня за выдержку. А я стоял перед строем, краснел от смущения. На ленинградских крышах, откуда я и мои товарищи сбрасывали зажигалки, было страшнее, чем сегодня.

В середине июня наш «ТКА-66» вернулся на Лавенсари. Пополнились топливом, боезапасами. Продукты приняли. Погуляли по твердой земле… Вечерами Пирогов вытаскивал наверх баян, и над катерами, причалом, над рейдом плыли песни: «Шаланды, полные кефали, в Одессу Костя приводил», «На позицию девушка провожала бойца»… Ребята постарше танцевали. Мы, юнги, сидели у рубки и наблюдали.

В одну из ночей торпедные катера ушли в Выборгский залив. Здесь, у острова Пийсари, стали на якорь, каждый на своем месте. Ждали сигнала. Корабли противника могли появиться в любой момент. Время тянулось нескончаемо медленно. Экипаж находился в готовности — у пулеметов, двигателей… В радиорубке я вслушивался в эфир. Но час за часом на нашей волне было молчание.

— Юнга, вылезай обедать! — позвал меня сверху Пирогов.

Я размотал провод, влез в рубку с наушниками на голове. Взял миску, размочил сухарь в густом гороховом супе, взялся за ложку… Но доесть суп не пришлось.

— Три транспорта водоизмещением три-четыре тысячи тонн, курс… скорость… координаты… — Я тут же доложил текст радиодонесения командиру — старший лейтенант Михайловский обедал вместе с нами.

— Боевая тревога! С якоря сниматься!

Через минуту торпедные катера уже мчались навстречу транспортам противника. На самом полном ходу катер отчаянно било на волне. У меня в рубке радиостанция покачивалась на пружинах, и на столике, как живые, подпрыгивали карандаши.

— Юнга, что слышно?

— Ничего, товарищ командир. Тихо.

— Ну, хорошо. Можешь на минутку подняться в рубку.

— Есть! — И я уже наверху. Огляделся. Старший лейтенант стоит, высунувшись в люк, руки его на штурвале. Чуть ниже старшина группы мотористов главный старшина Мураховский на своем месте — у акселераторов и машинного телеграфа. Глядит он сейчас куда-то вдаль, через иллюминатор. Я тоже повернулся в ту сторону: милях в полутора-двух, ближе к берегу, шел большой, раскрашенный в полоску транспорт. Труба его отчаянно дымила — очевидно, фашист увидел катера и пытался уйти… Вот что-то блеснуло на его борту, и почти сразу по нашему курсу встал всплеск.

— Видал? — крикнул через плечо командир. — А теперь вниз, быстро!

Конечно, мне хотелось не просто посмотреть на судно противника, которое шло курсом на Выборг и везло подкрепление и технику врагу. Хотелось увидеть, как уйдет за борт торпеда, настигнет транспорт, взорвет его… Но мое место в бою — радиорубка.

Теперь катер не только трясло — он подпрыгивал. Я понял, что вблизи рвутся снаряды, стреляют наши пулеметы. Вдруг в какое-то мгновение раздался сильный хлопок, катер качнулся и резко лег на борт. Гулкий взрыв вдали покрыл все шумы.

Через полчаса мы уже стояли на якоре у острова Пийсари. С камбуза подали второе — оно было удивительно вкусным, ели мы его с огромным удовольствием.

А потом начался разговор о том, как была выпущена торпеда, что транспорту и уклониться некогда было: стреляли «как из пистолета», с предельно малой дистанции!

И вот уже у Пирогова в руках баян, и все мы поем:

…Нет пощады гадам,
Гадам нет пощады!
Топим их торпедами,
Пушками громим!..

Хор, конечно, не ахти. Но все равно здорово! Здорово все, что сегодня произошло…

К концу октября наши торпедные катера пришли в порт Виртсу — готовился десант на Моонзундский архипелаг. Приказано было брать на палубу десантников.

В Виртсу причал деревянный. Толстые бревна, из которых он сложен, обледенели — ни взяться, ни подняться. И катер обледенел. Всей командой ребята скалывают лед с катера и причала. Только я мерзну — сижу в рубке, несу вахту…

Мы идем на Моон, на катере взвод морской пехоты. На острове такой же пирс, как в Виртсу, — из толстых бревен и обледенелый. Но бойцы браво на него вскакивают, вытаскивают пулеметы и ПТР. Весело просят:

— Давай, моряки, следующую партию!

Новый приказ — выходить в море. Стоим в дозорах, охраняем тральщики и тендеры с десантниками.

В приказе Верховного Главнокомандующего, посвященном освобождению островов Моонзундского архипелага, были отмечены и наши корабли. Медаль Ушакова, которой я был награжден за участие в этой операции, мне вручили в Таллине.

В столице Советской Эстонии мы зимовали — ремонтировали катера, отогрелись, отмылись. Себя в порядок привели. По-настоящему по твердой земле походили… Только все это продолжалось недолго: катера поставили на железнодорожные платформы, нас разместили в вагонах — и поехали мы все к новому месту службы, в освобожденный нашими войсками Мемель, нынешнюю Клайпеду.