Океан. Выпуск одиннадцатый

Все ранены, но никто не сдается. И катер идет вперед. Медленно, но идет… Вот уже поздний вечер, а берега не видно, только черная вода за бортом, черная вода в носовом кубрике. Ей конца нет. Стоит лишь прекратить откачку, как вода заполнит кубрик, и тогда конец.

Я снова нагибаюсь за таким тяжелым ведром…

На рассвете девятнадцатого апреля впереди по курсу показался берег — на фоне серого неба серые дюны, которые тут и там перечеркивали черные тени деревьев. Чем ближе подходил катер к белым гребням наката, тем больше мы слабели, и нам казалось, что берег далек, что он отодвигается от нас… Все часы на катере были разбиты, и никто не знал, сколько долгих минут или часов прошло до того мгновения, когда форштевень зашуршал по песку и катер встал.

До суши еще было порядочно, мощные волны прибоя с грохотом проносились по бортам катера, накатывались на кромку земли. А там стояли наши солдаты с автоматами и что-то кричали нам…

Юлий Ворожилов, юнга бронированного малого охотника В ТРУДНЫХ ПОХОДАХ

На бронированный малый охотник под номером «519» я был назначен весной 1943 года, после обучения в роте юнг в Кронштадте. Мне шел тогда семнадцатый год, я с гордостью носил морскую форму и, как все наши ребята, рвался в бой.

Однако воевать пришлось не сразу. «БМО-519» только начинал строиться, и экипаж для него формировался на заводе в основном из числа выпускников школ Учебного отряда. После первого знакомства командир катера старший лейтенант М. А. Гринспон сказал:

— Придется участвовать в постройке своего корабля и одновременно овладевать его техникой, учиться.

Опять учиться? Помню, у меня тогда закралось сомнение: успеем ли мы спустить катер на воду до конца войны? Но вскоре пришлось устыдиться: работы в сборочном цехе не прекращались ни на минуту. Через неделю после приварки первого шпангоута корпус катера уже был почти готов. На десятый день возле стапеля появилась вся основная «начинка»: два главных и вспомогательный двигатели, главный распределительный щит, радио- и гидроакустическая аппаратура. Затем оружие: 37-миллиметровый автомат, 45-миллиметровая пушка, два спаренных пулемета. Той же ночью все было установлено. На двадцатый день закончились последние монтажные работы, и вскоре по густо смазанным рельсам стапеля катер сошел в Неву.

На ходовых испытаниях была проверена вся техника и оружие. И вот настал день, когда экипаж перешел жить на корабль. Теперь созданный при нашем участии и выросший у нас на глазах «БМО-519» становился нашим домом до конца войны.

На переходах я обычно находился в машинном отделении. Это соответствовало моей должности электрика. Следил я за работой вспомогательного двигателя, за зарядкой аккумуляторов. Иногда мне доверяли вахту у одного из главных двигателей. По боевому расписанию я был подносчиком снарядов к 45-миллиметровой пушке: по тревоге выскакивал на верхнюю палубу и присоединялся к расчету сорокапятки в кормовой части катера.

…Миновали Кронштадт. Идем на запад. Поход предстоит длительный. Только я устроился поудобнее, как моторист Толя Казаков толкнул меня в плечо, показал пальцем наверх и потом на погоны. На корабельном языке жестов, где рев двигателей не перекричать, это означает: «На мостик, к командиру!»

Вышел на палубу, поднялся на ходовой мостик.

— Проверьте донное освещение компаса, — приказал командир.

— Есть.

Вот в чем дело. Не действует подсветка компаса, командир и рулевые лишены возможности наблюдать за курсом. Ругая себя за непредусмотрительность, соскочил по скобтрапу на палубу. В машинном отделении схватил фонарик, «контрольку» — и снова на мостик.

Чтобы не демаскировать корабль, накрылся с головой бушлатом и подсветил нехитрую внутреннюю проводку нактоуза. Внешне все в порядке. Кручу рукоятку потенциометра.

— Гена, — прошу сигнальщика Ампилогова, — посмотри на картушку. Есть подсвет?

— Нет, — отвечает Гена.

Начинаю волноваться. Неужели лампа? Ведь перед выходом лично проверил — светилась. Вибрация? Может, стряхнуло нить накаливания? «Контролькой» проверяю питание на патроне лампы — нет. Проверяю питание на потенциометре — есть. Вновь вращаю рукоятку потенциометра и прошу:

— Как, Гена?

— Нет.

В чем же дело? Нажимаю рукоятку по оси вращения, поворачиваю.

— Есть, — шепчет Гена.

Теперь все ясно: отошел ползун потенциометра.

Через минуту доложил командиру об устранении неисправности.

Мелочь вроде, а сколько волнений! С унылым видом спускаюсь в машинное отделение. Здесь духота, остро пахнет бензином и перегретым маслом. Надсадно гудят моторы. И непоправимая моя беда — качка. Пока был на мостике — терпимо. Но тут… Начинает появляться знакомое чувство тошноты. Ложусь на паёлы у линии вала, стараюсь задремать. Не получается. Только закрою глаза — лечу в какую-то пропасть. Открою — вижу все цвета радуги. И неприятная, необъяснимая слабость во всем организме.

«Моряк… — терзает назойливая мысль. — От рядовой качки киснешь. А если шторм?.. Спишут на берег! Вояка…»