Егор уже порядком понахватался английских слов и мог теперь более или менее сносно разговаривать с матросами и боцманом. Впрочем, с боцманом Ли и его помощником Фредом много говорить не приходилось, надо было только выполнять приказы: то-то сделай, то-то принеси, туда-то положи, того-то вызови к капитану. Распоряжения были краткими и точными. Чернобородый Ли иной раз добавлял к ним для украшения крепкое словцо, чтобы лучше доходило.
Интереснее было говорить с соседями по кубрику или просто слушать, когда они что-нибудь рассказывали. Егор кое-что понимал, а о том, что было недоступно его пониманию, расспрашивал, и моряки ему все охотно объясняли.
Присматриваясь к моряцкой вольнице, Егор все больше убеждался в том, что матросы, за небольшими исключениями, народ добрый и честный. В команде, кроме англичан и ирландцев, были норвежцы, два негра, итальянец. Молодой, который дрался тогда с толстоносым, оказался испанцем. Был даже мулат, помощник кока, — невысокий, толстый морячок с веселыми, всегда прищуренными глазами.
Толстоносый как-то подошел к Егору и сказал:
— А я тебя помню. Мы спали рядом в ночлежке.
— И я помню. Куда ты ушел?
— Деньги кончились, платить стало нечем. Я переспал на улице, а потом завербовался на клипер.
— Сказал бы мне, я бы заплатил.
— На чужой карман плохо рассчитывать, — угрюмо буркнул толстоносый. — Меня зовут Майкл Кэв.
— А меня Джордж Пойндексер.
— Зачем ты потерял свое имя? Ты ведь русский.
— Так пришлось. Капитан «Пассата» дал справку на английское имя…
Повнимательней присмотревшись к Майклу, Егор изменил свое мнение о нем. Наружность у него была не из приятных, но в общем это был человек довольно добродушный. Он подрался с испанцем по пьяному делу и потому, что тот полез на него. Характер у Майкла был вовсе не задиристый, а спокойный, мирный. Тем более, что теперь на корабле выпить было нечего. Небольшую порцию рома капитан разрешал выдавать только после шторма, когда моряки сильно уставали.
— Ты на каких кораблях плавал, кроме «Пассата»? — спросил Майкл.
— Больше ни на каких.
Майкл настолько привязался к Егору, что даже поменялся койкой с его соседом, чтобы быть рядом.
— Давай держаться вместе, парень, — предложил он.
Треть экипажа всегда находилась на вахте на палубе, у парусов и руля. Вахта длилась четыре часа, и в сутки ее стояли дважды.
Егору, как и на «Пассате», не терпелось попробовать свои силы на мачтах, но его все держали на палубе. Улучив момент, он подошел к помощнику боцмана Фреду.
— Пошлите меня на мачты. Капитан ведь проверял мои способности…
Фред усмехнулся, но ответил:
— Ладно.
Егор стал ждать. Но пока ветер был умеренный и дул в одном направлении. Судно шло прямым курсом, и маневрировать парусами не было особой необходимости. Парусная дежурная команда, собравшись на баке, бездельничала. Матросы закуривали трубки, рассказывали побасенки и громко хохотали.
Когда на палубе появлялся капитан, все вставали и умолкали. Чувствовалось, что Дэниэла Кинга побаивались.
В море капитан преобразился. Вместо сюртука и лакированных туфель он носил просторную куртку из шерстяной ткани, черные брюки и башмаки на толстой, в несколько слоев, кожаной подошве. На голове щегольски, чуть набок, сидела мягкая фетровая шляпа. Кинг также носил белую рубашку и черный галстук.
На приветствия матросов он отвечал сдержанным кивком. Егор не удивлялся строгости и неприступности капитана и думал: «Таких орлов на клипере надо держать в ежовых рукавицах. Спуску им давать никак нельзя».
А капитан вовсе не замечал Егора, будто его и не было. Русский парень был для него обыкновенным матросом. И Фред тоже относился к нему очень сдержанно. Егор видел, что между капитаном с его помощниками и матросами как бы пролегла четкая граница, переступать которую безнаказанно не разрешалось. Прежде чем обратиться к капитану, надо было поговорить с боцманом или его помощником. Действовал морской закон: «Мы приказали — ты исполняй». Большего от тебя не требуется.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Как он шел, клипер! Егор восхищался им много раз. Он не плыл, а скользил по зеленоватой с белой пеной поверхности океана. Паруса, туго приведенные к свежему, насыщенному запахами моря и теплому ветру, были натянуты ровно и красиво. У форштевня, на бушприте, белели косыми стрелками кливеры, чуть-чуть дрожащие, как струнки под напором воздуха. Егор глядел на верхушки мачт, и ему казалось, что все стоит на месте, а бегут стремительно и неудержимо, разметав по небу белые вытянутые хвосты, летучие облака. Иллюзия их движения была настолько убедительна, что, если бы «Поймай ветер» не наклоняло при килевой качке с кормы на нос, можно было бы и впрямь подумать, что все переменилось на белом свете: земля стоит, а небо движется. На душе было легко и спокойно, и он не жалел, что пустился в это рискованное путешествие без согласия деда и матери.
Воздух стал теплым, плотным и влажным, веяло близостью юга. Егору стало вроде бы и дышать труднее. Часто хотелось пить, но воду выдавали по норме.