Океан. Выпуск десятый

Утром Егор обнаружил, что узел с бельем и чуйкой исчез. Он поискал на полу под кроватью, незаметно заглянул под соседние койки — узла нигде не было. «Неужто украли? — подумал он. — Вот так штука! Как же я теперь без белья? Надо соседа спросить, не видал ли».

Моряк в брезентовой робе ушел из ночлежки. Его место занял старик в заплатанном ветхом рединготе [21], стоптанных гамашах [22]и белой рубахе с очень грязным воротником. Лицо у него испитое, сморщенное, как печеная репа, с острым носом и любопытными глазками. Эти глазки так и бегали по сторонам и, казалось, видели все насквозь. Егор довольно вежливо, чтобы старик не обиделся, спросил у него про узелок. Сосед не понял вопроса и развел руками. Егор стал пояснять жестами, что вот, мол, был у него узел, совсем небольшой, лежал под подушкой, а теперь он куда-то исчез. Старик, уразумев, в чем дело, спесиво надулся: не знаю, дескать, никакого узелка, и не приставай ко мне с глупыми расспросами.

Искать пропажу было бесполезно. Вещи Егора наверняка стянул кто-нибудь из ночлежников и уже продал где-нибудь на толкучке его холщовые подштанники, рубаху и чуйку и пропил деньги в кабачке «Серый Кот» или «Джон Ветреник», что находились на соседних улицах. «Ладно, бог с ними, — подумал Егор про воришек. — Пущай пользуются моим добром. Впрок им не пойдет».

Пропажа вещей заставила Егора вспомнить о доме. Ему стало грустно, он почувствовал себя совсем одиноким: уехал бог знает куда и зачем и живет теперь на птичьих правах. Кругом чужие люди, нет им до него никакого дела. Кто он, почему здесь, какие у него заботы, какая тоска гложет сердце — поделиться не с кем.

Не спалось дома на мягкой постели, не сиделось за о голом с вкусными материнскими щами и шаньгами да запеченной в латке камбалой или наважкой… Хлебай теперь и аглицком трактире похлебку из каких-то темных комочков, называемых бобами. А что дальше будет — умом не представить…

Нету рядом матери… С каким наслаждением он бы слушал ее ласковый голос, с каким удовольствием принял бы ворчание деда, с каким замиранием сердца побежал бы на свидание с Катей!

Как все это теперь далеко!..

Егор справился все-таки со своей минутной слабостью, призвал себя к выдержке: «Сам ушел, никто не толкал на аглицкой парусник. Стало быть, и обижаться не на кого. Будь мужиком, не распускай сопли!»

После такого самовнушения Егор поуспокоился. Он вспомнил также об Энди, который отнесся к нему по-дружески. Обижаться на всех англичан из-за пропажи узелка и невкусной бобовой похлебки несправедливо. Спасибо, что есть и такая…

Деньги у Егора таяли. Он уже разменял второй фунт. Теперь он проверял, не потерял ли, что у него осталось. Деньги были в целости.

Наученный горьким опытом, он даже не стал снимать с плеч куртку и все ходил в ней. Когда было очень тепло, он всюду таскал ее под мышкой.

3

Их было два. Они появились в гавани, видимо, ночью. Еще вечером, когда Егор приходил в порт, их тут не было, а сегодня утром они предстали перед его восхищенным взглядом во всей красоте.

Один стоял на швартовых у пристани, другой — поодаль, на якоре. Тот, что у пристани, носил название «Капитан Кук» [23], а второй назывался «Поймай ветер».

Егор подошел к стоянке «Капитана Кука» и с жадным любопытством стал его рассматривать. Корпус был очень длинный — саженей [24]тридцать, не меньше. На фок- и бизань-мачтах у него было по пять, а на грот-мачте — шесть реев. Бушприт с утлегарем выдавался далеко вперед, на нем немало можно было закрепить кливеров. На палубе у мачт виднелись большие серо-голубые шлюпки с красными обводами бортов. Все паруса тщательно подобраны к реям на гитовы. На грот-мачте у клотика и на тросе у гафеля на корме лениво полоскались при слабом ветре флаг и вымпел. Флаг был английский.

Нос «Капитана Кука» украшен деревянной резьбой. На конце штевня красовалась выточенная из горного вяза грудастая фигура Ники — богини победы. Позолота сверкала на солнце.

Со стороны на Егора, наверное, смотреть было забавно: по-юношески нескладный, довольно высокий сероглазый парень прямо-таки пожирает глазами парусник, широко раскрыв рот и зажав под мышкой куртку с отвисшим рукавом. Картуз сбился набок, прядь русых волос выпала из-под козырька. Егор ничего и никого не замечал, кроме корабля, он весь ушел в созерцание красивого деревянного чуда с мачтами, уходящими к самым облакам.

— Вот это да-а! — восторженно шептал он. — Это корабль! Надо поскорее проситься в команду, пока он не ушел.

Егор нащупал в кармане аккуратно свернутую бумагу, которую ему дал капитан Стронг, и приготовил ее, чтобы показать на клипере. И тут же его одолели сомнения: «Возьмут ли меня на этот корабль? А вдруг опять станут проверять мою силенку, как в Архангельске, на Смоляной пристани? И может, начнут допытываться, кто я, да откуда, да почему тут оказался?..»