Океан. Выпуск десятый

А если попроситься на другое судно? Егор вспомнил о кормщике, которому вчера перевозил кладь, и пошел искать бот. Он стоял не на прежнем месте, а правее. На палубе никого не было. По сходням, которые, видимо, не убирали на ночь, Егор взошел на палубу и, никого не увидев, нарочито громко кашлянул, чтоб услышали. Дверь люка в носу открылась, и на палубу поднялся вчерашний знакомый кормщик.

— А, это ты, парень? Здорово!

Кормщик подошел к борту, справил малую нужду и обернулся.

— Вчера ты говорил, что матрос вам надобен. Возьми меня, — попросил Егор.

— Дак ведь мы за кордон не ходим. В губе [11]барахтаемся…

— Начинать с малого — тоже не худо. Поплаваю с вами, а там поглядим.

Кормщик сказал, отводя взгляд в сторону:

— Понравился ты мне, парень… шибко понравился. Да вот дед твой, Зосима, ни в коем разе не велел брать тебя в команду.

— Он что, все парусники обошел? Всех хозяев и кормщиков уговорил? — в великой досаде выкрикнул Егор, поглядев на кормщика с бота так, будто тот был во всем виноват.

— Не вешай носа, парень. Еще наплаваешься.

— Да возьми ты, возьми-и! Я сам буду ответ держать перед дедом, — принялся упрашивать Егор.

— Я ему слово дал, — признался кормщик. — А слово мое твердое. Не обижайся…

Егор покинул бот.

Очутившись опять на пристани, он пришел немножко в себя от великой досады и растерянности и осмотрелся. Соловецкие парусники, что грузились вчера, ушли. У стенки стояли две обшарпанные рыбацкие шхуны, насквозь пропахшие треской и селедкой, да однопарусная шнёка. С досады Егор сунулся на эти суденышки, но везде получил один ответ:

— Дед не велел. А мы его уважаем, и слово дедово переступить не можем. Плавай, парень, по своей Соломбалке [12]. Там тихо, не укачает…

Что делать? Куда податься? А что, если сходить на Смоляную пристань? Уж там-то дед, наверное, не был…

Егор отправился вверх по реке берегом, к Смольному буяну [13].

Он в расстроенных чувствах быстро шел вдоль берега, уже мало надеясь на то, что ему повезет, и досадуя на моряков, которые его не поняли и не взяли плавать. Конечно же, виноват во всем дед. «Ну-ка, обошел все парусники и закрыл мне дорогу в море… Но разве этим меня удержишь? Что я буду за мужик, если своего не добьюсь?»

Такие мысли всполошно метались в голове паренька, и он все прибавлял ходу, стремясь к задуманной цели.

Город просыпался. На звоннице Рождественской церкви сонный звонарь бухнул в колокол. Баба в пестром сарафане и рыжих бахилах спускалась к реке с корзиной на плече полоскать белье.

Вот и буян — речная пристань. Сюда, как слышал Егор, парусники приходили грузиться древесной смолой. Ее приплавляли в Архангельск на больших плотах из вельских боров сначала по Ваге, а затем по Двине.

На невысоком угоре — крытые сараи. Ближе к берегу уложены рядами под открытым небом бочки со смолой. Весь берег заполнен ими. О сваи пристани, о борта двух пузатых морских карбасов с голыми мачтами бились мелкие волны. Под берегом, на отмели, — лодки горожан.

Больших парусников у причалов не было видно, и Егор совсем было упал духом, но тут же повеселел, когда поглядел на реку: напротив пристани, на порядочном отдалении, на глубине стоял на якоре барк.

От него к берегу направлялся шестивесельный вельбот с двумя матросами. Один греб, другой сидел у руля. Вельбот плыл медленно, потому что работал веслами только один человек.

От города к пристани спускались, размахивая руками и громко переговариваясь не по-русски, шестеро моряков. Впереди шел высокий мужчина в плаще и широкополой шляпе, с трубкой в зубах. Он на ходу вынимал трубку изо рта, сплевывал в сторону и опять совал ее в рот. За ним — матросы в форменках и крепких башмаках.

«Иноземцы, — подумал Егор. — А что, ежели попроситься к ним на корабль? Уж с ними-то наверняка дед не встречался».

Матросы столпились на пристани в нетерпеливом ожидании. Высокий в плаще выбил о каблук пепел из трубки и упрятал ее в карман. Неожиданно все принялись хохотать…

Егор подошел к ним, снял шапку. Высокий, тот, что носил плащ и шляпу, спросил:

— Что хочет сказать рашен юнга?

Егор посмотрел на иноземца. Лицо у него было чуть опухшее, измятое, голос хриплый, точно с похмелья. Оно и было так — с похмелья. Всю ночь матросы провели в увеселительном заведении, отводя душу перед отплытием домой.

— Хочу спросить, не возьмете ли меня к вам на корабль матросом?

Иноземцы переглянулись. Высокий переспросил:

— К нам? Матроз?

— Да, да, — закивал Егор.

— Юнга море хотеть?

— Хочу плавать. Вы — англичане? В Англию бы с вами пошел…

— Твой хотеть Инглэнд? [14] — спросил опять моряк в плаще. — Юнга знай паруса? Работай паруса мог?

— Я знаю парусное дело, — сказал Егор.

Англичане, сбившись в круг, стали советоваться, поглядывая на Егора. Он слышал отрывистые фразы и часто повторяемое «кэптэн, кэптэн» [15]. Наконец высокий моряк сказал:

— Вэри вэлл [16].