Океан и кораблик

Все уже садились за стол, обмениваясь восторженными репликами по поводу творчества Ренаты Тутавы.

За столом я очутилась между Мальшетом и Ефремовым. Марфа Евгеньевна сидела напротив, рядом с хозяйкой. Рената — в конце длинного стола.

Гости изрядно проголодались. Они весело накинулись на закуски и жареную индейку, с шумом наливали разные вина.

Все были в хорошем настроении. Провозглашали веселые тосты за именинницу, за успех Ренаты.

Смех, возгласы, речи, звон бокалов, стук ножей и вилок — вокруг от души радовались друг другу хорошие люди, и мне тоже было очень хорошо.

— Кто же вы, названная моим именем? — вдруг обратилась ко мне Марфа Ефремова.

— Я еще никто! — пошутила я. — Ничего не успела совершить…

— Сколько вам лет?

— Восемнадцать с половиной.

— Можно, я скажу? — вмешалась Рената, подняв руку, как в школе. — Марфенька с пятнадцати лет — глава семьи. Работала слесарем и училась…

В общем, Рената все отбарабанила за меня, но мою знаменитую тезку это не удовлетворило.

— Это хорошо, что вы так серьезно готовитесь к жизни… Хотя это порой кончается препирательством с жизнью, — непонятно сказала Марфа Евгеньевна. — А что для вас есть главное в жизни?

Что есть главное? Многое для меня было важным, но что самое главное? Марфа Евгеньевна молча смотрела на меня. Молчание грозило затянуться.

— Говори, Марфенька, — шепнула мне через стол Рената.

Почему-то ее об этом не спрашивали. Художница. А я — слесарь, окончившая заочно техникум. Им интересно, что является для рабочей девушки главным.

— Я слишком мало жила, — начала я тихо, — но кое-что я уже знаю твердо: я никогда не соглашусь принять ничтожество человека и примириться с этим… Я работала на огромном заводе, где все знали и помнили моего отца. Ко мне очень хорошо относились, даже плохие люди. Как это ни странно, я не понимаю, почему, но плохие люди относились ко мне даже лучше, чем хорошие. Но это я к слову. Техника меня оставила равнодушной, и я пошла учиться в гидрометеорологический техникум. Мне нужно было поскорее получить профессию, а уж институт — потом. Еще надо разобраться, в какой именно институт!.. По-моему, самое большое счастье на земле — это посвятить себя науке. Естественным наукам: биологии, океанологии, метеорологии. Сколько всяких «логий» и какие-то счастливцы ими занимаются! Но они, многие из них, совсем даже не помнят, если не сталкиваются в лоб, что есть на свете, например, воры, бандиты, пьяницы, всякие опустившиеся женщины. А если они есть, может, это эгоизм с моей стороны — стремиться к чистой науке? Выходит, пусть кто-то другой вытаскивает тех тонущих и заблудившихся? Может, я обязана стать юристом? Но так не хочется идти на юридический… Тогда наука будет для меня словно корабль с алыми парусами, который никогда так и не придет…

— Какая странная девочка! Эт-то удивительно! — пробормотала Ангелина Ефимовна.

— Черт побери, зачем вы должны идти на юридический, если вас влечет наука! — возмутился Мальшет. — Не забывайте, что на юридический идут тоже по призванию. Вот они и будут заниматься подонками. Что вы на меня так посмотрели? Не так сказал? Ну, помогать им стать настоящими людьми.

— Не у всех это получится, — чуть слышно возразила я.

— А у вас бы получилось?

— Да.

— Откуда вы знаете?

— Знаю. У нас на заводе работали несколько рецидивистов… И когда они… когда их стало затягивать снова, меня просили поговорить…

— И что же?

— Они начали хорошо работать. Некоторые бросили пить, сквернословить. Вышли на хорошую дорогу… Один сказал: «Это я только ради тебя, Марфа. Знай».

— Любопытно. А никто из этой братии не пытался ухаживать за вами? — очень серьезно спросил Мальшет.

— Нет. Не было такого случая. Им и в голову не приходило… Мне кажется… если бы я хоть раз упала в их мнении, то уже никогда не смогла бы влиять добро. Но я заболталась, не всем это интересно…

Гости запротестовали.

— Видите, как вас слушают! — сказала Ангелина Ефимовна. — Продолжайте, продолжайте…

— Марфа Евгеньевна, вы спросили, что для меня главное в жизни. В наше время главным, по-моему, является нравственность. Нам, молодежи, так часто не хватает и внутренней культуры, и духовности. Просто настоящей доброты, которая способна уберечь от пошлости, от зла. И еще я скажу, раз вам не надоело меня слушать: мир — это не фон, на котором мы живем. Каждое поколение приходит в мир, чтобы сделать его лучше. И каждый человек в отдельности — сам — отвечает за то, чтоб не ошибиться и не сделать еще хуже. Надо думать самому… Помню, кто-то так хорошо сказал о Назыме Хикмете: «Он убирал камни с дороги человечества».

— А в чем вы видите счастье для себя лично? — спросил Яков Ефремов; он с большой заинтересованностью следил, как меня «с пристрастием» допрашивали его друзья.

— Наверно, как и все вы: любимая работа, добрая семья, где все любят друг друга. И чтоб твои близкие были живы, здоровы и счастливы своим счастьем.

— Вам уже пришлось пережить искушение поступить беспринципно? — задала вопрос Ата. Ее слепые глаза отражали свет люстры.

— Такого рода искушений у меня еще не было, — отрезала я. Санди встрепенулся: