Окаянные девяностые

Мучительно медленно тянулось время. Ноги Финкеля гудели от усталости, а в желудке противно сосало. Он бросал тоскливые взгляды то на часы, то на небо, которое затянули свинцовые тучи. Моросящий дождь перешел в ливень. Пытаясь укрыться от непогоды и пронизывающего северного ветра, кандидаты на выезд робко жались к стенам. Стрелки часов нехотя ползли по циферблату, когда, наконец, Финкель добрался до двери посольства. Постовой милиционер усталым взглядом скользнул по скрюченной от холода фигуре разработчика российских атомных субмарин, ничего не сказал и отступил в сторону.

В тот момент Финкелю, проработавшему более тридцати лет в особо режимном НИИ, все происходящее, вероятно, показалось чудом. Перед ним – обладателем важнейших государственных секретов, открылся вход в запретный мир, завлекательно сверкающий яркими красками западной рекламы. Он робко переступил порог и настороженным взглядом окинул зал. Казенная мебель и оловянные глаза сотрудников посольства напоминали ему родной отдел кадров и режимно-секретную часть. Помявшись, он просеменил к перегородке, склонился к окошку и увидел перед собой матовую лысину американского чиновника. Тот поднял голову и строго посмотрел на него. Финкель поежился и подал документы.

Американец, полистав паспорт, снял трубку, кому-то позвонил и затем снова зарылся в бумаги. Прошла минута, другая, пауза затягивалась. Финкель занервничал и в душе пожалел, что написал письмо в посольство США в Москве с просьбой о содействии в выезде его семьи из России. Он бросал тоскливые взгляды на входную дверь и подумывал дать задний ход, но тут произошло второе за день чудо. Впервые за все годы его выделили из общей серой массы и удостоили персональным вниманием.

За спиной лысого американца появился спортивного сложения, лет тридцати пяти «дэнди» в очках, за дымчатыми стекляшками которых прятался проницательный взгляд. Представившись как «господин Джон Кит» – третий секретарь консульского отдела посольства США в Москве, он до поры до времени скрывал свое истинное лицо. И тому были веские причины. Джон Саттер, таково на самом деле было его имя, являлся ведущим сотрудником посольской резидентуры ЦРУ. Поздоровавшись на отменном русском языке, он предложил Финкелю побеседовать в другом, более располагающем к разговору месте. Тот, помявшись, согласился.

Они проследовали по длинному коридору первого этажа и остановились в торце, перед массивной металлической дверью. Саттер набрал код, дверь бесшумно открылась, и широким жестом пригласил пройти. Финкель с опаской переступил порог и оказался в небольшой комнате чем-то напоминающей шкатулку. Действительно, то была «особая шкатулка ЦРУ», в ней мастера шпионажа с помощью скрытых микрофонов и видеокамер «прокручивали» и «просвечивали» будущих своих агентов. Финкель робко присел на краешек дивана и с возрастающим удивлением наблюдал за действиями «Кита» – Саттера. Тот выкатил из-за стойки бара столик с набором напитков и поинтересовался:

– Что будите пить, Моисей? Есть кофе, чай, кола, вода.

У Финкеля голова шла кругом. Любезность американца и тон разговора сбивали его с толку. Саттер подмигнул ему и спросил:

– А может русскую водку?

– Нет, нет!

– Понимаю вас. Она, как это говорится у русских, за 57 лет сидит у вас в печенках.

– Извините, Джон, но я не русский, я еврей, – напомнил Финкель.

– Не обижайтесь, Моисей, это было образное выражение. И все-таки, рекомендую вам что-нибудь выпить. Погода отвратительная, как бы вы не заболели.

– В таком случае, если не возражаете, кофе, – согласился Финкель.

– О’кей, какие могут быть возражения! – живо откликнулся Саттер и занялся его приготовлением.

Обыденность всего происходящего внесли спокойствие в смятенную душу Финкеля. Горячий, ароматный кофе, хороший русский язык и обходительные манеры американца располагали к откровенному разговору. Саттер с участием выслушал эмоциональный рассказ Финкеля о сложном положении семьи и согласился с его мнением о бесперспективности дальнейшей жизни в раздираемой противоречиями России. С пониманием он отнесся и к намерению жены Финкеля получить статус беженки в США, посочувствовал сыну, ранее эмигрировавшему в Израиль, но так не обретшему счастья в «земле обетованной» и вынужденному мыкаться в поисках удачи в Бельгии.

Излив душу, Финкель с нетерпением ждал ответа. Саттер не разочаровал. Пообещав содействие в решении «проблемы с выездом жены в США», он не сказал главного, когда же сам Финкель сможет покинуть Россию. Тот не решался задать этот и не только этот, а и другой, давно не дававший покоя вопрос – о будущей работе в Америке. Человек практичный и считающий все наперед, Финкель, насмотревшись на мытарства сына за границей, отдавал себе отчет, что в 57 лет в США с пустыми руками делать нечего, и пришел к выводу: его единственным капиталом в той новой будущей жизни являются знания, приобретенные в закрытом военном НИИ. Это попахивало шпионажем, но он тешил себя тем, что даже при своих «длинных руках» российская контрразведка будет бессильна дотянуться к нему в далекой Америке.