Ограбление швейцарского банка (фрагменты)

Видите, у меня совсем по-другому. Положим, настоящие ваши имена, то есть имена моих героев, для соблюдения прайвеси - другие. Но, могли быть, и те же самые. Это не умаляет правды жизни. Ведь несмотря ни на что, не исключая симпатичного ключа на вашем носу,в стихах Хармса правды больше, чем в 'Правде' тех же самых тридцатых годов....

... гуляли втроем. Одному - тоскливо. Вдвоем - рискованно; возможна любовь, от которой до ненависти только шаг. Больше трех - толпа, расколы и разнобой. Втроем - в самый раз, что подтверждается примерами литературы и искусства: васнецовские рыцари на перепутье, тройки парткомов и мушкетеры...

Друзья задирали головы, отчего в высоте нью-йоркские башни рискованно раскачивалясь, вслед за облаками кружились, готовые обрушиться на смотрящиx. Мычали машины, шаркали шаги; из гуляющей толпы в воздух взлетали отдельные голоса и крики. Фаддеев, старый крот, командовал, где повернуть. Он различал в толпе, кто есть кто. Указывал, вон - лох яз Огайо; вон - бременский музыкант; тот - наркоман из Гааги, этот - переодетый коп, дальше - охотница до распродаж... Наших Фаддев легко узнавал по извиву спины, тем более счетоводов из нашего Швейцарского банка и других мировых корпораций калибра Форчун-1000, не менее. Гуляющие, такие же клерки, как и наши друзья-программисты, с утра дожидались ланча. Мечтали продлить его до отбоя. Подневольные люди, они, случалось, завидовали праздношатающимся. Пока не вспоминали, что, в отличие от зевак, им начисляется зарплата. Зависть проходила.

...Итак, гуляли они в солнечный день. Может быть,то были 'дни' , слившиеся в один бесконечный нью-йоркский полдень. Гуляли, не думая о том, что проживают беспечнейшее время своей жизни. Когда нет ни беды, ни горя, когда небо - синее не бывает. Такие пасторали полагается подавать в солнечных пятнах, в хороводе белых мух, в усыпляющем полете теней, облаков и звуков. Ветер воспоминаний рвет занавески, пузырит женские юбки....

Калдеев просился к фонтану - туда, где на солнце жмурятся девушки, вкушают из белых картонок китайскую еду. Калдеев канючил, потому что больше всего на свете любил женщии с талией, как у песочных часов. Ими он изрисовывал свои деловые бумаги. Одну фигуру неплохо набросал гвоздем в туалете. Фаддеев знал слабость товарища. Он подгадывал маршрут таким образом, чтобы завернутъ по дороге в одну из малопристойных лавок. Там - у индуса под пыльным стеклом прилавка лежали как освежеванные муляжи половых частей. Правда, после этих визитов Калдеев делался болен; у него понижалась конторская производительность на весь остаток рабочего дня. Но Фаддеев ему потакал. Сам - женатый и многодетный, закоренелый семъянин, он к женским приманкам был счастливо равнодушен. Предпочитал наесться до отвала и промытъ горло пивом, чтобы уже до пяти дремать перед компьютером, переваривать пищу. В обеденный перерыв Фаддеев шел исключительно за едой. Он знал, как избегать грабительских цен общепита; шел прямо к заветным прилавкам, где еда стоила баснословно дешево. Ему был знаком облюбованный еврейскими иммигрантами заветный подвальчик под польским костелом. Там бедная, но гордая вшистка-една скармливала потрясающие галушки по дайму за штуку. За доллар можно было лопнуть во славу милости и дотаций католической ксензы. Беда - за галушками было далековато ехать, так что временами, по случаю цейтнота, Фаддеев вел товарищей в ближние потайные места.

В любом закутке американской дешевизны, обнаруживались русские. В грудах мануфактуры, на тряпичных копеечных свалках, дуных, без кондиционера, с гудящим фабричным вентилятором, в муравейнике дерущихся за дармовые кофты различались спины родимых извивов. Их попадалось немало и в продуктовых лавках, где цены непостижимым образом держались на уровне довоенныx. За это требовалось стоять в очереди. Страсть к халяве - пособница очередей. В дальнем хвосте какая-нибудь бабка подучивала внучку, уверенная, что ее не понимают: - Ты пойдь уперед Халя, скажи им, что сил нет, спешу на кружок. На данц-класс, по-ихнему, скажи им - плииз...

Откушав, друзья усаживались в тени стального метеорита работы Исаму Нагучи перед Центром Мировой Торговли. Калдеев закуривал и наблюдал, как девушки его мечты, чувственно примериваясь, надкусывают хот-доги, ловят открытым ртом китайскую лапшу - волосатый ло-мейн, вылизывают из картонок хот-н-саур - наперченный странный супчик.

Пепермалдееву зрелище отрыгалось словами. Сядя на бортике фонтана, он болтал ногами и, как всегда, волновался. Роман страдал интеллигентским неврозом, по неволе делавшим его аналитиком, пугливым и многословным. Он все накалывал на булавку, главным образом, слова. Голова его была замусорена канцелярщиной и архаизмами псевдокультурного слога - 'собственно, чрезвычайно, достаточно, как-бы...' .Безвредные эти козявки сылались из него в изобилии.

Он вопрошал: - Чрезвычайно мне интересно - как американец, собственно говоря, знает, что я хочу - теплый суп -'ворм' или, как-бы, суп с 'ворм'-червяками?