Этот артобстрел научил меня многому. По вою снаряда можно было, сравнительно точно, определить, где разорвется снаряд. Но вот, когда снаряды стали рваться точно позади меня, впервые услыхал, что вой переходит в прерывистое шипение. Первое впечатление, как будто рвут бумагу. Такое сравнение пришло мне в то время. Вот шипение прекращается и сзади ухает взрыв. Осколки с визгом пролетают надо мной, срезая колосья пшеницы
Лежу на животе, вжавшись в землю. Ладони плотно прижаты к земле, Ох, как мне хотелось, хотя бы немного, углубиться в эту матушку — землю, стать невидимым, превратиться в пылинку! Все мое тело сжалось в тугой комок В голове только одна мысль — авось пронесет! Надо бы молиться Господу Богу! Но куда там! Нас воспитали атеистами.
Помню, еще в первом классе, нас всех записали в «Союз воинствующего безбожника» (была такая организация). Каждому ученику выдали синий членский билет этого Союза и обязали вести войну с церковью. Как вести эту борьбу мы не знали и, на всякий случай, били окна в церквях. С нас аккуратно собирали членские взносы. Мама выделяла мне на это деньги. Много позже в печати было сообщение, что на деньги, собранные этим Союзом, в Ленинграде на адмиралтейской верфи, был построен военный корабль.
При взрыве каждого снаряда, земля вздрагивала. У поэта Твардовского очень удачно сказано: — «аж подвинулась земля!»
Все мои усилия вжаться в землю были бесполезными. Один осколок впился в землю рядом с указательным пальцем левой руки, сорвав кусок мышц и кожи. Больно, но терпеть можно! Сзади раздался крик: — «Санитар, санитар!» Видимо, один из бойцов, не точно выполнил команду, отстал от общей цепи, и стал жертвой этого артобстрела!
Снова команда: — «Выходи на дорогу строиться! В колонну по три становись!» И опять марш, Рота снова движется вперед!
В колонне рядом со мной идет Гуляев. Задаю ему вопрос.
— Во время артобстрела, кто звал санитара?
— А я его фамилию не знаю!
— Какое у него ранение?
— Да тяжелее не придумаешь. Обе ноги оторвало. Неизвестно выживет ли! Когда его клали в повозку, он был уже без сознания. Я уже свыкся с мыслью, что похожая участь ожидает нас всех.
— Ты пессимист, Гуляев! Надо думать о жизни, а не о смерти.
— Твоими устами да мед бы пить! Однако, поживем, увидим…
Но вот командир роты командует: — «Привал налево!» Мы рассыпались по полю, слева от дороги и, каждый занялся своим делом: один прилег, другой открыл вещмешок и достал бумагу и карандаш, чтобы написать письмо домой.
Пигольдин, как всегда, уселся рядом с Молчановым и начал что — то энергично ему втолковывать.
Однако, эта идиллия, вскоре кончилась. Откуда не возьмись, на бреющем полете, над нами, появился немецкий самолет и стал нас расстреливать из пулемета. Пули с коротким свистом проносятся над головой или, попав в землю, поднимают фонтанчики земли. Мы тотчас же легли на спину и в свою очередь открыли по самолету огонь. На этот раз обошлось без потерь, а самолет улетел в сторону противника.
Каждый занялся своим делом, только Витька Ордынцев слоняется среди бойцов. По хитрому прищуру глаз стало ясно — он опять что — то затевает. Вот он занял позицию в центре бойцов. Перебираюсь поближе к центру, Моему примеру последовало еще несколько человек.
Вот все в сборе, Оглядев нас, он начинает напевать. Растягивая последние слова. в каждой строке.
После короткой паузы следует продолжение уже скороговоркой
На лицах слушателей ухмылки, а он продолжает.
Кто — то из слушателей говорит: — «Ну, ты же и артист!» А он продолжает.
А вот и новый куплет!
Много позже мне удалось узнать, что это дореволюционные куплеты. Видимо он слышал их от стариков и запомнил.
В этом сольном выступлении он весь, со своим хитрым прищуром глаз и всегда с улыбкой во все свое широкое лицо.
Снова построение в походную колонну и, снова марш.
Стемнело. Рота остановилась, окопалась и выставила часовых. В этот раз таким часовым пришлось быть и мне. Лейтенант Колюшенко, сказал, что пароль «Двадцать». Ну и пароль подумалось мне, но офицер разъяснил, как пользоваться этим паролем. Если кто — то приближается, надо ему сказать: — «Стой!» и затем назвать цифру от единицы до девятнадцати. Допустим так: — «Стой, я восемь!» Тот, кто подходит, должен сказать: — «Я двенадцать!» чтобы в сумме получилась двадцать.
Оказалось, что такие предосторожности были совсем не лишними, накануне, ночью, из соседней роты, фрицы уволокли двух наших бойцов.