Огонь в ночи

«Это мой псевдоним. – Алый пуловер заметно округлился. – Я – писатель Вольный».

«А, понимаю! Писатель… Но как умно с вашей стороны, мистер Гей. Э-э-э, романы, не так ли?»

«Книги о путешествиях, мисс Брук. Я приношу красоту к каминам, это то, что кладут на коврики, вы знаете. К вам, к вашему креслу я приношу славу английского пейзажа. И шотландского. Вот почему я здесь».

«Понимаю. Собираете материал?»

«Совершаю прогулки. Я хожу на прогулки, а потом с помощью карт пишу о них. Затем я отмечаю их буквами А, Б или В в зависимости от трудности и помечаю одной, двумя или тремя звездочками в зависимости от того, насколько они значительны».

«Как… оригинально, – сказала я неубедительно, чувствуя, что Николасу все слышно. – Должно быть, на это уходит много времени».

«Это чрезвычайно легко, – сказал откровенно Губерт Гей. – То есть, если умеешь писать, как я. У меня всегда была в какой-то мере сноровка. И это хорошо окупается».

«Я посмотрю ваши книги», – пообещала я, и он поклонился.

«Пришлю вам одну, непременно. Последняя называлась „Прогулка в Сомерсете“. Она бы вам понравилась. В действительности, это не книги, если правду говорить, а брошюры. Думаю, самая лучшая из всех —»Блуждание в Уэльсе''. Я вам ее тоже пришлю".

«Большое спасибо».

Затем я заметила у него в руке старый ''Татлер" и "Сельскую жизнь'! Он положил оба журнала на стол и прижал указательным пальцем. «Здесь я видел ваши фотографии. Это же вы, не так ли?»

«Да».

Он листал страницы «Сельской жизни», пока не нашел снимка. Это, конечно, оказалась я в твидовом костюме с парой красивых ирландских сеттеров, фотография Давида Гальена.

Гей посмотрел на меня, внезапно снова застеснявшись. «Я фотографирую для моих книг, – сказал он неуверенно. Я ждала, чувствуя себя довольно беспомощно. Николас встал и принялся лениво искать в карманах табак. Гей сказал поспешно: – Когда геологи фотографируют скалу, они ставят молоток, чтобы показать масштаб. А я думаю, что когда буду фотографировать Куиллин, я бы хотел… поставить даму, чтобы видно было, как высоки скалы и как они далеко. – Николас улыбался, я это скорее чувствовала, чем видела. Гей посмотрел на меня поверх великолепно скомпонованной рекламы и задумчиво заявил: – А вы фотогеничны, очень фотогеничны…»

Николас сказал небрежно: «Вы бы лучше узнали, какую цену она берет. Думаю, очень дорого».

Гей посмотрел на него, затем снова на меня с легким наивным смущением. «Мне… бы… не следовало?»

Он выглядел таким смущенным, так нетипично готовым отступить, что я забыла о собственном смущении и возможном апоплексическом ударе Гюго. Я с яростью посмотрела на Николаса: «Мистер Драри пошутил. Конечно, если хотите, можете меня сфотографировать, мистер Гей. Я бы хотела попасть в вашу книгу. Когда приступим?»

Он вспыхнул от удовольствия, и пунцовый пуловер восстановил первоначальную округлость. «Очень мило с вашей стороны, я уверен, действительно мило. Польщен, поистине польщен. Если прояснится, то как вы смотрите на то, чтобы сегодня днем, на Сгар на Стри на фоне Куиллина?»

«Прекрасно», – твердо сказала я.

«У Билла Персимона есть спаниель», – голос Николаса звучал очень нежно.

«Да? – по счастливому лицу Гея было видно, что он оценил эти слова очень поверхностно. – Возможно, это тоже хорошая мысль. Я пойду и спрошу его, можно ли одолжить спаниеля». Он весело удалился.

Николас глядел на меня, все еще с выражением сардонического веселья, которое я ненавидела. «А что скажет Гюго, когда увидит, что ты украшаешь „Болтание по Скаю“, или как там он собирается назвать этот шедевр?»

«Не увидит, – ответила я резко и встала. – Единственные путешествия, которые интересуют Гюго – полеты „Эйр Франс“ в Париж и обратно». Я направилась вслед за писателем, но Николас загородил путь к двери.

«Я хочу поговорить с тобой, Джианетта».

Я холодно рассматривала его. «Не думаю, что у нас много тем для разговора».

«И все же я хочу поговорить с тобой».

«О чем?»

«О нас».

Я подняла брови. «Никаких „нас“ не существует, Николас. Помнишь? Мы больше не стоим вместе на одной доске. Существуешь отдельно ты и отдельно я, и ничто нас больше не соединяет. Даже фамилия».

Он сжал губы. «Я хорошо это знаю».

Я сказала, прежде чем осознала, что говорю: «Это ты был с Марсией Мэйлинг прошлой ночью?»

Его глаза замерцали и потухли. Он сказал: «Да». Я прошла мимо него.

Оракулы были правы. К одиннадцати часам дождь закончился, и облака быстро стали подниматься. Примерно через полчаса Марион Бредфорд и Роберта отправились по долине, а вскоре по дороге к Стратгарду прошел Николас.

К двенадцати пробилось солнце. Через минуту небо стало голубым и чистым. Туман на верхушках гор начал таять, как снег. Камыш и вереск сверкали множеством алмазов, а между их верхушками прогибалась нежная паутина, отягощенная бриллиантовыми ожерельями, достойными богинь.