Огонь по своим

И вот что пишет обо всем этом Кожинов: «Необходимо вдуматься в объективный смысл этой трагической ситуации». Вот он вдумался. И что же? «Во-первых, при беспристрастном размышлении становится ясно… (а как остаться беспристрастным при виде таких жутких дел? — В.Б.) что такие люди, как Сорокин, Думенко, Миронов и Щорс, если бы даже они свергли стоявших над ними „чужаков“ (т. е. евреев), едва ли смогли в тогдашних условиях создать и удержать власть» (там же). Позвольте, главное тут, какова оценка автора этих кровавых расправ, а он переводит речь совсем на другое, на вопрос о власти. Но раньше не было сказано ни слова о том, что эти военачальники хотят свергнуть «чужаков» и взять власть. А уж если он завел об этом речь, то на чем основано его предположение, что эти военные оказались бы совершенно беспомощны перед проблемой власти? Троцкий, всю жизнь только писавший трактаты да произносивший речи, смог властвовать, а из этих четырех, имевших конкретный опыт руководства тысячами и тысячами людских масс, не смог бы никто! Да вспомним хотя бы парочку их коллег, так далеко отстоящих и друг от друга, и от этой четверки: капитан артиллерии Бонапарт становится императором, генерал де Голль — президентом, генерал Эйзенхауэр — тоже президентом…

Но читаем дальше: «Во-вторых, „на стороне Троцкого“ было преобладающее большинство русских военачальников» (там же). Мы уже отмечали, что В. Кожинов любил брать иные слова и речения в кавычки, и этим порой затуманивал их смысл, становилось не ясно, как же их конкретно понимать. Здесь как раз такой случай: что значит военачальники были в кавычках «на стороне Троцкого» — в каком смысле, в чем именно? И конкретные имена, которые тут же следуют, ничего не проясняют: «Так, С. М. Буденный самым активным образом выступал и против Миронова, и против Думенко, „разоблачал“ (опять кавычки! — В.Б.) Думенко и командир Первого конного корпуса Д. П. Жлоба» (там же, с. 281–282)…

Но главное вот: «Нельзя не признать, что „вина“ (кавычки! — В.Б.) этих „одноплеменников“ (кавычки! имеются в виду названные военачальники. — В.Б.) уж по крайней мере более непростительна, чем тех или иных „чужаков“ (евреев. — В.Б.), с которыми застреленные военачальники к тому же вступили в противостояние сами, первыми…» (там же). То есть патриот Кожинов опять на стороне «чужаков». Непостижимым образом главным для него оказывается не то, где правда и кто прав, а то, кто первым пошел на противостояние. И ведь оно ж бывает разное. Если Сорокин, не имея ни оснований, ни права, расстрелял четырех человек, то, конечно, оправданий ему нет. Но за остальными-то тремя ничего подобного не числится, они лишь были недовольны политикой Троцкого, лишь протестовали. И были убиты. И нам говорят, что они больше виноваты, чем те, кто их убил… Чудны дела Твои, Господи…

Нельзя тут не вспомнить одно весьма примечательное место из только что вышедшей книги А. Солженицына «Двести лет вместе» (М., Русский путь, 2001), посвященной русско-еврейским отношениям. Речь идет о переселении в начале XIX века евреев из Белорусских губерний в Новороссию, т. е. в Херсонскую губернию и в другие районы Причерноморья. В Белоруссии евреи занимались главным образом винокурением в деревнях, чем разлагали и доводили до нищеты крестьян, и арендным промыслом. Арендовали все, что удавалось, в том числе имения помещиков-католиков и православные церкви, находившиеся на их земле. Автор книги цитирует В. В. Шульгина: «В качестве арендаторов евреи считали себя вправе взимать деньги с посещающих храм и совершающих требы. Чтобы окрестить, обвенчаться или похоронить, надо было получить разрешение „жида“ за соответствующую мзду».

И вот, получив льготные ссуды, а на месте и скот, сельскохозяйственный инвентарь, семена, тысячи еврейских семей хлынули «из земли халдейской в землю ханаанскую». Ссылаясь на «кропотливый труд» еврея В. Н. Никитина, Солженицын пишет: «Цель правительства была, признает Никитин, кроме государственной задачи освоения обширных ненаселенных земель — расселить евреев просторнее, чем они живут, привлечь их к производительному физическому труду и удалить от «вредных промыслов», при которых они «массами, волей-неволей отягощали и без того незавидный быт крепостных крестьян».