Огонь неугасимый

Надежда Николаевна заглянула ему в глаза.

— Когда любишь по-настоящему, Азат, слово «окончательно» не должно так легко слетать с губ, — сказала Надежда Николаевна с глубоким вздохом. — Не верю, что ты говоришь это всерьез. По себе сужу, пережила все это. Вы просто как-то нелепо обиделись друг на друга. Дурите из-за пустяков. Стоит ли играть таким большим чувством?..

Глава пятая

1

Давно минуло запоздавшее бабье лето с его тихой прелестью. Небо закрыли низкие облака, похожие на серую вату. День и ночь тяжело клубились они, будто густой дым валил. Казалось, промозглая сырость пронизывала до костей не только прохожих, а и добиралась до сердцевины оголенных деревьев, сиротливо стоявших под дождем, проникала даже в камни мостовой.

Когда уже все потеряли надежду увидеть до январских морозов солнце, тучи снова разошлись, и снова наступили ясные дни — с легким морозцем, но прекрасные, какие бывают очень поздней и очень сухой осенью. По утрам на крышах домов и сараев, на давно пожелтевшей траве в садиках Заречной слободы лежал иней. К середине дня немного потеплело, прозрачный, сухой воздух звенел, как звенит лист очень тонкого стекла. Мальчишки, вернувшись из школы, с шумом и гамом запускали змея. Он, со своим болтающимся в небе хвостом, и в самом деле походил на змею, которую вихрем занесло ввысь.

Не веселили ясные дни лишь Уразметовых. Дружную семью угнетала опасность, нависшая над Марьям. В их обычно шумном доме не слышно было ни песен, ни смеха, ходили все тихими, осторожными шагами, точно Марьям лежала здесь, в доме; говорили мало, о самом необходимом, и то лишь полушепотом.

Иштуган почти совсем лишился сна. Целыми ночами метался он взад-вперед по комнате, то хватался за телефон, порываясь звонить в родильный дом, то уходил среди ночи из дому, чтобы бродить по пустынным улицам, бродить до изнеможения. Под утро, бросившись, не раздеваясь, на диван, забывался коротким сном и тут же вскакивал. На людях он загонял свое горе внутрь, никому не жаловался, на расспросы отвечал неохотно. Впрочем, все и без того понимали, что утешать Иштугана, как и любого другого из семьи Уразметовых, бесполезно. Не любили они этого, ибо больше всего на свете боялись вызвать жалость к себе, особенно со стороны некоторых женщин, способных наговорить в подобных случаях кучу раздражающей чепухи.

Лучше других состояние Иштугана понимал отец. Коротко справившись о невестке, он присаживался рядом. То положит сыну на колено свою тяжелую, как кусок металла, руку, то вздохнет глубоко и произнесет будто про себя: «Вот она, человеческая жизнь…» А подымаясь, чтобы уйти, как бы подводя итог раздумьям и принимая на себя часть горя, говорил: «Ничего, выдюжим!..»

И всякий раз у Иштугана от этих отцовских слов теплело на душе.

Однако состояние Марьям изо дня в день становилось тяжелее. Сегодня врачи категорически заявили, что нужна операция, иначе они вынуждены будут снять с себя всякую ответственность за жизнь роженицы. Ответ Марьям был не менее категоричен: «Чем дать кромсать ребенка, лучше пусть и меня с ним не станет».

И вот в притихшей квартире Уразметовых собралась вся родня на семейный совет. С потемневшими лицами, придавленные неожиданным горем, сидели они вкруг большого стола. Иштуган опустил голову на грудь. Сулейман, как глава семьи, чувствовал на себе главную ответственность и старался внешне не поддаваться горю, но на душе у него лежала безмерная тяжесть. Ильшат, знавшая, что значит неудачные роды и каково терять родное дитя, быть может, лучше других понимала, какие страдания в эту минуту переживает Марьям. Гульчире было жаль, очень жаль Марьям, но она по молодости своей недоумевала, почему сноха, раз случилось такое несчастье, не соглашается на операцию, ведь делают же иные женщины аборты. Нурия с девичьей прямолинейностью упрямо супила брови. По ее лицу, по глазам можно было догадаться, что она, безмерно страшась за жизнь Марьям, восхищается ее стойкостью и полностью одобряет ее действия. Ильмурзы на семейном совете не было.

— Всякое в жизни случается. И все же никогда я не думал, детки мои, что придется мне собирать вас на такой совет, — сказал Сулейман горестно. — В старину говаривали: беда не над лесом ходит — у человека над головой висит. И верно… Так с чем мы придем к нашей Марьям, а? — Видя, что все молчат, Сулейман добавил: — Тут неволить нельзя… Но жизнь Марьям нам дороже всего.

Все понимали, что хочет сказать старик. Но никому не хотелось произносить страшное слово «операция», ибо за этим коротким словом каждый видел живое беспомощное существо.