Огонь неугасимый

— Всяко было, — сказал Назиров, и его широкое лицо расплылось в простодушной улыбке. Потом он протянул перед собой обе руки ладонями вверх. — Душа вот как дрожала… Но постепенно все улеглось. И опять-таки спасибо Хасану Шакировичу. Я его там постоянно чувствовал рядом с собой. Видимо, он не слезал с телефона. Несмотря на грехи, с ним там считаются… Нашу докладную у министра обсуждали. Спор был. Кое-кто сомневался. Но в конце концов одобрили. Министр здорово поддержал. Умный, видимо, дядька. Короче, Надежда Николаевна, реконструкция механического цеха в принципе решена. В первом квартале нового года министр обещал выделить средства. Вот, пожалуй, и все.

— А станки?

— Дадут. Но немного. Четвертой части не дадут против того, что просили. Хасан Шакирович правильно ориентировал на имеющееся оборудование. Остальное, Надежда Николаевна, расскажу вечерком. Уйма подробностей. Даже приключения небольшие были. Ну, как дела в цехе?

Яснова улыбнулась.

— Стоит ли сейчас… Никуда не денется наш механический.

И однако же поспешила высыпать короб последних цеховых новостей.

5

Та светлая радость, которую ощутила Надежда Николаевна после ночной прогулки с Гаязовым, с каждым днем все глубже проникала в душу; и ничего ей с этим поделать уже было нельзя. И чем непреодолимее овладевало ею новое, немного даже страшившее чувство, тем все дальше отодвигался в сознании образ Харраса. Поймав себя на этом, Надежда Николаевна поначалу казнилась, чувствовала, что виновата перед памятью мужа, но — натура правдивая — скоро перестала искать себе оправданий, которыми могла бы заглушить угрызения совести. Значит, жизнь потребовала своего.

Вот уже несколько дней почему-то Гаязова нигде не видно. Что случилось? Встретив утром Погорельцева, соседа Гаязова по квартире, Надежда Николаевна спросила, почему Зариф Фатыхович не выходит на работу. Оказалось, Гаязов простудился и слег.

— Нехорошо одинокому человеку в такие дни, — сказал Матвей Яковлевич задумчиво. — Лежит один. И никто не наведается… Может, нужда какая есть… Тещу свою он не станет беспокоить, да и нас постесняется позвать. Такой уж он человек…

Догадывался ли о чем-нибудь старик, Надежда Николаевна не стала доискиваться. О ней с Гаязовым уже болтали, не исключено, что и до Погорельцевых могло кое-что дойти. Что ж, пусть даже они неодобрительно посмотрят на это, все равно она решила сегодня же проведать Гаязова.

Что за день выдался! Казалось, конца не будет свалившимся на нее заботам, огорчениям, неприятностям. Надежда Николаевна с трудом заставила себя дождаться обычной после смены летучки. Быстро оделась и заторопилась к выходу. Матвей Яковлевич ждал ее у дверей цеха. То, что с ним был Сулейман-абзы, немного смутило Яснову. Попадись только на язык этому старому шутнику! Брякнет что вздумается.

— Как Марьям Хафизовна? Лучше себя чувствует? — спросила Надежда Николаевна, чтобы отвлечь от себя внимание Сулеймана.

— Невестка? Ничего, уже на работу вышла. Разве не видела ее? Правду нужно сказать, кругом невестка хороша. Взять хоть сердце, хоть ум, хоть характер — все на месте. Счастье Иштугану. Не зря у нас спокон веку считается: жена — и доброе веселье и злое зелье… Не будь невестки, разве Иштуган стерпел бы такую несправедливость… — Сулейман махнул рукой и двинулся по улице, упорно глядя себе под ноги.

— Велика важность — вывели из Бриза, — сказал Матвей Яковлевич. — Иштугана Сулеймановича от этого не убудет. Как был изобретателем, так и останется. Слышал, опять в командировку собирается?

Не отвечая на вопрос Погорельцева, Сулейман продолжал свое:

— Не в том дело! С несправедливостью трудно мириться… По себе знаю. Пусть хоть двадцать приказов издают… Иштуган и сам не стал бы работать с Поярковым. Двум бараньим головам в одном котле тесно.

Заметив, что старик все больше распаляется, Надежда Николаевна перевела разговор на Ильмурзу. И явно невпопад. Сулейман хмуро покосился на Надежду Николаевну.

— Было одно письмо. Нос что-то воротит.

— Поначалу всегда трудно, — подбодрила его Надежда Николаевна.

— Нет, Надежда Николаевна, дело не в трудностях. Гайка слаба у парня, вот что. Ума не приложу, откуда такое художество прицепилось к потомку Уразмета. С тех пор как он уехал, покой для меня потерян, — с горечью признался Сулейман, но умолчал о том, что задал Ильмурзе крепкую головомойку в своем длинном письме.

На углу Сулейман распрощался. Надежда Николаевна проследила глазами за его удаляющейся коренастой фигурой.

— Да, нашему Сулейману-абзы далеко до старости… бодро вышагивает.

— Не скажите! История с Ильмурзой отняла у него добрый десяток лет жизни, — возразил Матвей Яковлевич. — Прежде он редко когда и упоминал о нем, а сейчас Ильмурза у него с языка не сходит.

— За свой авторитет побаивается…

— Нет, не о том у него печаль. Знаю я Сулеймана.

— Неужели он раньше не догадывался, что с Ильмурзой неладно? — усомнилась Надежда Николаевна.