Огонь неугасимый

В это мгновение дверь из соседней комнаты открылась и оттуда вышла Надежда Николаевна. Поймав глазом упавшие на пол чертежи, она бросила полный тяжелого упрека взгляд на Назирова и, не сказав ни слова, вышла. Назиров готов был провалиться сквозь землю со стыда. Но Идмас подняла как ни в чем не бывало чертежи и, состроив невиннейшую улыбку, тоном обиженного ребенка протянула:

— Она почему-то вечно косится на меня… Как ты терпишь ее? — Но, увидев, что брови Назирова снова нахмурились, поторопилась шепнуть ему на ухо: — Милый!.. Сегодня вечером, в девять, будь на Кривой, двадцать четыре. Жду. Не забудь — Кривая, двадцать четыре… Вечером, в девять.

Она впилась в Азата томным, интригующим взглядом и, погрозив кокетливо пальчиком, бабочкой выпорхнула из кабинета, прежде чем Назиров успел опомниться.

Назиров долго стоял как оглушенный.

До этого дня он смотрел на все заигрывания и милые вольности Идмас, как на обыкновенное кокетство хорошенькой женщины. Даже когда во дворе завода она бросила ему, что надо быть смелее, а мужа назвала теленком, даже тогда Назиров не мог до конца поверить, что Идмас говорит это всерьез. А сегодня… сегодня Назиров заявил после окончания смены Надежде Николаевне, что проектом они заниматься не будут: имеет же он право хоть один вечер посвятить себе! Его не удержали ни просьбы Надежды Николаевны, ни укоризненный взгляд, как бы предупреждавший: «Знаю я, что ты задумал, глупец!»

Дома он надел новый костюм и подошел к зеркалу. Толстоватые губы, широкий нос сегодня не казались ему некрасивыми. Понравиться самой интересной женщине на заводе — это что-нибудь да значит… Пусть знает Гульчира, что он и не думает страдать оттого, что она предпочла ему Гену Антонова.

Он все посматривал на часы, но время, как назло, тянулось невыносимо медленно. Не в состоянии заняться никаким делом, Назиров, засунув руки в карманы брюк, бесцельно бродил по комнате.

На письменном столе — горы книг. Некоторые из них открыты, в других закладки. На полу валяются рулоны чертежей, порванные, скомканные листки блокнота, испещренные расчетами. На чертежной доске — лист ватмана. Назиров, вчера только с таким увлечением работавший весь вечер, сегодня даже издали не взглянул на чертеж. О боже, как медленно идет время! Все еще нет восьми!

Вдруг в дверь постучали. Кто бы это мог быть? Неужели Надежда Николаевна?.. Назиров ведь ясно сказал ей: «Сегодня работать не будем». Впрочем, кто бы ни пришел, он все равно уйдет ближе к девяти.

В дверь просунулось оживленное лицо Алеши.

— Ну, как охота, товарищ начальник? — сказал он, входя в комнату. — Сегодня ты по цеху быстрее зайца бегал, и повидать тебя не удалось. Ружье-то ты не вернул.

Сидорин, конечно, хитрил. Ружье ему было совершенно не нужно; о том, как прошла охота, он уже знал все до подробностей от Сулеймана-абзы. Просто сегодня Надежда Николаевна, подозвав его к себе, попросила серьезно поговорить с Назировым.

— По-моему, Назиров делает большую глупость. — И она рассказала про Идмас.

Сидорин кое-что и сам подметил. И решил сегодня же побывать у Назирова.

— Ты что, куда-нибудь собираешься? — спросил Сидорин, обежав глазами комнату, полную того беспорядка, какой бывает, когда в доме отсутствует женская рука, и, расстегнув пуговицы бушлата, снял бескозырку, положил ее на край стола и присел на стул.

— Видно разве? — спросил Назиров с тихим смешком.

Неприятен был Сидорину этот смех. Никогда раньше Назиров так не смеялся.

— Еще бы не видно, — угрюмо сказал матрос и оперся локтем о колено, нервно поглаживая кончик подбородка. — Сказать, в театр… — взглянул он на часы, — поздновато вроде. Или, может, в кино?

— Куда бы ни было… Не все ли тебе равно, Алеша?

— Та-ак!.. Если с любимой девушкой — все равно. А если с бабой какой… Видал я таких, когда сходил, бывало, на берег. Грязь это, братец!

Назиров, неловко прикуривая, сломал одну за другой несколько папирос. Он уже понял, что Сидорин заявился не зря. Ежеминутно поглядывая на часы, он походил немного по комнате, потянулся, достал шляпу, надел пальто.

— Прости, Алеша, — сказал он. — В другой раз как-нибудь готов хоть всю ночь проговорить с тобой, а сегодня… прости… не могу.

— К бабе, значит, идешь? — на этот раз уже напрямик отрезал Сидорин, презрительно усмехнувшись. — Девушка отвернулась — годится и баба, так, что ли?

Он с умыслом не назвал ни Идмас, ни Гульчиру, зная, что Назиров и без того понимает, о ком он говорит. Но Назиров ничего слушать не хотел.

— Ладно, коли так, — надел бескозырку Сидорин. — Мало толку, похоже, читать сухопутному солдату устав корабельной службы. Где ружье? Дай-ка его сюда, — сказал он с той же презрительной усмешкой. — Как бы чего не случилось ненароком… Бывают такие казусы, когда с подобными бабами спутываются. — У дверей он задержался на минутку. — Слушай, Азат, я вижу, тебе выпить охота. Пойдем ко мне. Мамаша как раз пирог испекла, огурчики найдутся. — Видя, что тот отрицательно качает головой, уже другим, не допускающим возражений тоном закончил: — Ну, довольно баланду травить. Пошли!