Огонь Менестреля

Джулиана поморщилась. Сейчас? У нее всего пятнадцать минут, чтобы собраться с силами перед вторым отделением концерта. Она схватила полотенце, а дядя достал из-под пиджака маленький мятый бумажный пакет. Ну что ей остается делать? Пеперкэмпы разочаровали Джулиану, и сейчас она подумывала о том, что ее идея о воссоединении семьи, возможно, была не такой уж блестящей. Она уже смирилась с посредственным инструментом, с паршивой акустикой и немногочисленными слушателями, при том, что все билеты были распроданы. Но теперь и сами Пеперкэмпы утомили ее. Матери было явно не по себе в обществе старших брата и сестры, с которыми она встречалась крайне редко, и с тех пор, как она позавчера вечером прибыла в Роттердам, им почти не о чем было говорить. А тетя Вилли просто невыносима. Их первая встреча, не предвещавшая ничего хорошего, осталась позади, но теперь она прохрапела почти все первое отделение.

Но и это, как выясняется, еще не все. Джоханнес подвинул к ней пакет.

— Пожалуйста, открой.

— Но мне… — она не смогла возразить ему. Из него так и рвалось нервное возбуждение, переходящее в отчаянную решимость. Пакет был под стать ему самому — такой же непрезентабельный — но казалось, дядя придает ему большое значение. Джулиане пришло в голову, что несколько лет назад, после того как умерла его жена Анна, не оставив ему детей, он стал бесконечно одинок. Племянница вспомнила, что именно она является последней из рода Пеперкэмпов, и почувствовала, какое бремя легло на ее плечи. Нужно быть терпимее к старику. Закинув на шею полотенце, она запустила руку в пакет и вытащила что-то тяжелое, завернутое в выцветший темно-красный бархат. Водянистые глаза дяди нетерпеливо блеснули. Она развернула бархат. Долю секунды она держала в руке большой холодный камень. Почувствовав, как забилось сердце, она подняла глаза и, глядя на дядю, облизнула вдруг пересохшие губы.

— Дядя Джоханнес, это… Ведь это не бриллиант?

Старик торжественно качнул головой.

— Именно так, Джулиана.

— Но для бриллианта он слишком большой!

— Это то, что мы называем необработанным алмазом. Он не знает инструмента огранщика.

Джулиана быстро завернула камень и сунула его обратно в пакет. Четыре столетия род Пеперкэмпов был снедаем блеском алмазов. Они взялись за это ремесло в конце шестнадцатого века, когда, спасаясь от испанской Инквизиции, еврейские торговцы бриллиантами перебрались в более спокойный Амстердам. Пеперкэмпы не были евреями. Почему они занялись одним из традиционно еврейских ремесел и превзошли в нем самих евреев — этот вопрос даже сегодня оставался загадкой. Но Джулиану не интересовали бриллианты. Она не видела в них ничего необычного или волнующего. Даже в таком, как «Дыхание ангела», который когда-то обработал дядя Джоханнес и который теперь хранился в Смитсоне. Он вызывал у нее скуку. Изысканный камень, говорили все. Возможно и так, для бриллианта сойдет.

— Я тронута, дядя Джоханнес. Очень тронута. Но это, должно быть, очень ценный камень, и я не могу его принять. Отдав алмаз мне, вы просто потеряете его.

— Джулиана, это Камень Менестреля.

— Чей камень?

Старческое лицо не выразило удивления, лишь тень страдания пробежала по нему.

— Значит, Катарина никогда не рассказывала тебе. Мне это непонятно.

В словах старика ей почудилась нотка укора в адрес ее матери, она неуверенно взглянула на него, но его лицо вновь было невозмутимым. Наверное, ему, так же как и его племяннице, было хорошо известно, что Катарина Пеперкэмп-Фолл редко рассказывала дочери или кому-либо еще о своих первых двадцати пяти годах жизни в Амстердаме. Когда Джулиана однажды пожаловалась отцу на скрытность матери, Адриан Фолл понимающе кивнул ей в ответ, так как и он многого не знал о годах юности своей жены. Он сказал тогда, что прошлое Катарины никого не должно касаться — ни его, ни Джулиану.

— Да, ей не понравится, если я расскажу тебе о камне, и еще больше не понравится, что Менестрель теперь будет у тебя, — печально заговорил Джоханнес Пеперкэмп. — Но это меня не останавливает. Я чувствую ответственность перед будущими поколениями нашей семьи, как и перед прошлыми.

Джулиана начала задаваться вопросом, стоит ли ей принимать дядю всерьез. Может, старик просто выжил из ума? А что, если она держит в руках просто кусок гранита? Но дядя говорил необычайно взволнованно, а его гортанный выговор придавал словам некий таинственный смысл. Вытирая подбородок краем полотенца, она осторожно произнесла:

— Я вас не совсем понимаю, дядя Джоханнес.

— Камень Менестреля находится у Пеперкэмпов четыре столетия. Мы, твоя семья, являемся его хранителями.

— А он… — Её голос охрип, а руки дрожали от невероятного волнения. — Он очень ценный?

Дядя грустно улыбнулся.