В тот день, когда Миа пришла посмотреть на коттедж, она спросила, не были ли они знакомы прежде, так как лицо хозяйки показалось Миа очень знакомым. Кармен напомнила ей об «Утре в Сан-Диего», и Миа тут же вспомнила не по-женски жесткую ведущую этой телепередачи. Она еще часто удивлялась тому, как люди вообще соглашаются сниматься в «Утре». У Кармен все подчинялось четкому контролю, она, словно чидер на состязаниях, выигрывала один приз за другим, не оставляя своим гостям ни малейшего шанса по-своему повернуть беседу.
Однако в тот день, показывая Миа коттедж и окрестности, Кармен выглядела совсем иной женщиной. От ее напористой, вызывающей манеры не осталось и следа, и казалось, что больше всего на свете ее волнует, будет ли Миа удобно здесь жить. Она охотно объясняла Миа способ сбора использованной воды и способы сохранять от мышей продукты. Она предупредила ее о нелегальных жителях — она назвала их «рабочими без документов», — которые живут в самочинных поселениях в глубине каньона.
Вы можете повстречаться с ними на улицах города ранним утром, когда они ищут работу, но к вечеру они уходят обратно в каньон. Вы просто имейте в виду, что они там есть, но никакого беспокойства они вам не причинят.
Миа с удовольствием вела беседу, задавая множество вопросов о Шугабуше и Долине Розы, не позволяя своей помой хозяйке спросить что-либо о ней самой.
Когда в этот вечер Кармен показалась на экране, Миа как всегда прибавила звук. Кармен сидела рядом с ведущим, Биллом Джексоном, чья шевелюра всегда выглядела так, словно по ней только что прошлись сапожной щеткой. Однако, уж если на экране появлялась Кармен, камера целиком принадлежала ей, и Миа не смогла удержать улыбку восхищения этой доверительной, но в то же время весьма самоуверенной манерой держаться. Пока Кармен говорила, на заднем плане показали фотографию Бурого Каньона, охваченного пламенем.
— Сегодня, — начала Кармен, — исполняющий обязанности мэра Долины Розы, бывший центровой бейсбольной команды «Падре», Кристофер Гарретт, чьи первые два месяца на новой должности прошли в непрерывных баталиях с проблемами засухи в Долине Розы, объявил, что принял на работу инженера — специалиста по окружающей среде, Джеффа Кабрио. Кабрио заявляет что способен заставить
Камера отодвинулась от Кармен, и в кадр вернулся Билл Джексон со своей зализанной прической.
— Похоже, что он потерял не только дом, — с ухмылкой добавил он, и Миа вздрогнула, задетая за живое. До сих пор решение Криса принять Джеффа на работу не казалось ей настолько глупым. Джефф явился к ним в офис, будучи совершенно уверен в реальности своего предложения, и заразил своей верой их всех. Однако теперь, в изложении Кармен Перес, действия Криса выглядели абсолютно нелепо. Миа невольно взглянула в окно, где был виден коттедж Джеффа, гадая, смотрит ли он сейчас новости.
Покончив с ужином, Миа выключила телевизор, переоделась в шорты и футболку и уселась на пол перед скульптурой, над которой сейчас работала. Это была голова мужчины, подставкой для которой служил пока старый ящик из-под апельсинов. В углу напротив кофейного столика висела огромная афиша, заклеенная множеством снимков, большинство из которых было размером пять на семь, сделанных с лица улыбающегося чумазого мужчины средних лет. Осторожно разминая пальцами пластичную глину, Миа поглядывала то на фотографии, то на свою работу и невольно начала улыбаться. Генри был прелестен. Она уже почти кончила его. Работа над этой вещью шла у нее очень легко и приносила массу удовольствия — она и сама не знала, почему, ведь ей все же пришлось несколько раз уничтожать скульптуру и начинать все с начала.
В тот день они с Гленом гуляли по рабочим кварталам Сан-Диего, оба готовые приняться за новую модель, оба в поисках «искушения». Они обнаружили Генри одновременно, его лицо бросилось им в глаза посреди толпы, поражая своей неординарностью.
— Он — мой! — первой воскликнула Миа. Глен уступил ей лишь после нескольких минут яростной словесной перепалки, и Миа все это время не сводила плаз со своей драгоценной находки, опасаясь, что бродяга скроется. Они с Гленом часто увлекались одной и той же моделью.
— Это цена, которую мне приходится платить за то, что ты была слишком хорошей ученицей, — неоднократно сетовал потом Глен.