— Вы сами не волнуйтесь, — все громче говорил директор, сжав телефонную трубку так, что побелели пальцы. — Может, небольшое повреждение? Ну ладно, ладно, разберемся на месте. Да, сейчас выезжаем. Кто со мной? Слепов. Сле-пов. Иван Иванович. Да, да, ладно. Все.
Директор бросил телефонную трубку на рычаг. В стареньком аппарате что-то жалобно звякнуло. Но он не заметил этого, повернулся и чуть не бегом пошел к выходу. Бухгалтер, счетовод и кассир переглянулись.
— На драге неладное, — сказал маленький щуплый бухгалтер. — Это Зубов звонил.
— Пустить, наверное, не могут без Тарасенки, — добавил кассир, поблескивая очками. — Нет другого специалиста.
— Драгу еще на той недели пустили, — возразил Савелий и вытянул за шнурок кисет. — Ждали Остапа Игнатьевича, а потом решили без него попробовать.
— Вот и попробовали, — кассир придвинул стопку бумаг и положил палец на счеты. — Самоуправство-то никогда к добру не приводит.
— Им директор позволил, — опять возразил Савелий. — Если Остапа Игнатьевича нет, так и драге стоять? В копеечку влетит.
Кассир недовольно блеснул очками и промолчал. Упоминание о копеечке вернуло всех к своим делам.
У коновязи стояла двуколка. Санька по-хозяйски оправлял сбрую на Рыжике.
— Поехали, Иван Иванович, — Майский направился к двуколке.
Слепов пошел за ним. Он видел, что телефонный разговор окончательно испортил настроение директору, но решил пока ни о чем не спрашивать. Пусть успокоится, сам расскажет.
— Мне с вами ехать? — Санька Игумнов отвязал вожжи и вопросительно смотрел на Майского.
— Не надо. Лошадь накормлена?
— А как же, — Санька был рад, что не придется весь день мотаться по шахтам. — И накормлена, и напоена.
Майский подождал, пока сядет Слепов, затем сел сам и взял у Игумнова вожжи. Несколько минут ехали молча. Парторг искоса поглядывал на директора. Когда последние дома поселка скрылись за поворотом дороги, Майский намотал вожжи на левую руку и, вытащив портсигар, закурил. Слепов знал: вот теперь можно задавать вопросы.
— Рассказывай, Александр Васильич, что там стряслось.
— Авария, — не разжимая зубов, державших папиросу, ответил Майский и ловко перехватил вожжи в правую руку. Рыжик был конь строптивый, за ним все время приходилось следить. — На драге авария. Вот, Иван Иванович, бывают такие дни, когда с утра как начнется чехарда, так и пойдет крутить до вечера. Только успевай повертывайся, шишки на тебя сыплются со всех сторон. И не знаешь, откуда ждать следующую.
— А бывает и наоборот, — мягко заметил Слепов.
— Бывает… Только реже. Вот к примеру тот день, когда «Комсомолка» три самородка дала. Я его в своем календаре красным карандашом отметил.
— Давеча ты что-то насчет конного двора сказал.
— Ерунда с конями у нас. Знаешь, что на будущей неделе в среду приезжает Тарасенко? Говорил я тебе?
— Говорил.
— Остап Игнатьевич письмо прислал. Запоздал потому, что сначала заболела жена, потом сразу оба ребенка. Не мог же их оставить. Когда ребята выздоровели, он и поехал. До Златогорска поездом, а к Зареченску на чем? Вот я и говорю Сыромолотову: надо послать за драгером пароконную повозку. А он мне: нет у нас таких лошадей. Представляешь? На всем конном дворе нет пары лошадей. И что удивительно: получается, в самом деле, нет. То есть они имеются, а поехать в дальнюю дорогу нельзя. Десять лучших взял Виноградов…
— Помнится, ты сам ему велел выбрать лучших.
— Да, но я же не знал, что этим оставил прииск без хороших лошадей на случай экстренной поездки. Мог бы Сыромолотов предупредить заранее? Мог. Тогда дали бы Виноградову вьючных похуже. Говорю: отправьте Пегаса. Нельзя, в паре не ходит. Ну вот этого, Рыжика. Тоже нельзя, ноги больны, не дойдет до Златогорска.
— Да, действительно… Как же теперь Тарасенко? Будет нанимать подводу в Златогорске?
— Только этого и не хватало. Приказал Сыромолотову подобрать лошадей и отправить в понедельник за Остапом Игнатьевичем. Пусть хоть сам впрягается.
— Может, и не подобрать, если нет подходящих.
— Подберет, — Майский слегка подстегнул Рыжика вожжами. — Вот, кстати, о старшем конюхе. Странный он какой-то, а в чем эта странность — не разберу. То, кажется, словно боится он меня, и не только меня, а и тебя, к примеру, и еще кое-кого, а то будто ненавидит и нахально издевается. Тебе такое не казалось?
— Я Сыромолотова давно знаю, — не отвечая прямо на вопрос, раздумчиво сказал Иван Иванович. — Ничем таким… нехорошим он себя не замарал. Сына вот только из дома выгнал. Гарантии, конечно, дать не могу, что он руками и ногами за Советскую власть, но и не враг будто. Может, тебя недолюбливает?
— Я не женщина, чтобы любить меня или не любить.