— Нет, нет, не надо, — остановил Майский старшего конюха, тот начал было стягивать сапог. — Я верю. Выходит, вы из бедняков, из низов.
— Вот-вот, так и выходит, — обрадованно закивал головой Сыромолотов. — Из самого что есть низа. Уж ниже некуда.
Сморчок опять замурлыкал, вынимая из печи полный совок золы и ссыпая ее в ведро:
— Слышал я, — задумчиво обронил Майский, — сын ваш недавно в комсомол вступил.
— Яшка-то? Правильно, комсомолец он у меня. Разве худо? Молодые все идут в комсомолию.
— Хороший парень. Афанасий Иванович о нем похвально отзывается. Старательный, говорит.
— Да ничего будто. Послушный.
— Даже слишком. Говорят, вы его насильно женили. На нелюбимой девушке.
— Мало ли чего злые языки болтают, — смущенно пробормотал старший конюх. — Не всякому слуху верь. Это наше дело, семейное. Сами посудите, Александр Васильич, дитя еще малое, несмышленое. Учить надо.
— Верно, учить надо. Так вы, Егор Саввич, готовьте обоз к лету. Много еще возить придется. Кое в чем я вам помогу, но больше на себя рассчитывайте. На свои силы, — и, возвращаясь к началу разговора, добавил: — Людей лишних у меня нет. Посоветуйтесь с Иваном Тимофеевичем Буйным. Он тоже человек с опытом, и тоже, кстати сказать, бывший партизан.
От директора Егор Саввич вышел встревоженный. От хорошего утреннего настроения и следа не осталось. Ругал себя за то, что пошел с дурацкой своей просьбой, вот и нарвался на разговорчик. Пнул со злостью подвернувшуюся собачонку, и она, истошно визжа, помчалась по улице.
— Ты, этого-того, Егор Саввич, зачем животное бьешь? — услышал за своей спиной сердитый голос. Оглянулся — Данилка Пестряков. Не отвечая, погрозил ему кулаком и пошел дальше, ожесточенно разбрызгивая жидкую грязь сапогами.
Случайно или неспроста завел директор разговор про то, где да кем работал, где в гражданскую войну был? Наврал ему с три короба, сам удивлялся, откуда только бралось. А вдруг проверит? Пусть проверяет, поди-ка установи. И Сморчок чертов не вовремя подвернулся. Стыдно было, директор при нем как нашкодившему мальчишке допрос устроил. А зачем про Яшкину женитьбу вспомнил? Каким боком это его касается? Вот насчет комсомолии хорошо, это директору понравилось.
Перебирая в уме весь разговор, Егор Саввич по привычке прикидывал, что ладно вышло, а что плохо. Тревога понемногу улеглась.
В доме пахло тестом, ванилью и корицей. Сладковатый запах шел из кухни, где с утра суетились Мелентьевна и Дуня. Пекли куличи, пироги, плюшки. На столе уже стояло несколько больших блюд с готовыми пирогами. Среди них красовалась глубокая тарелка с горкой крашеных яиц. Настоящей краски нынче не достать ни за какие деньги, поэтому яйца покрасили отваром луковой шелухи, слабо разведенными фиолетовыми чернилами и синькой.
Егор Саввич в парадном одеянии прохаживался по комнате, оглядывая румяные пироги, высокие, с пышными шапками, куличи, среди которых выделялся один — настоящий красавец, испеченный в особой фигурной форме. Сыромолотов с удовольствием думал, как он вернется из церкви уже утром и сядет за праздничный стол.
Время от времени в комнату вбегала раскрасневшаяся от суеты и жара печи Дуня, что-то приносила, что-то брала и бежала на кухню к Мелентьевне. Егор Саввич ласково поглядывал на сноху. Живот у нее округлился и заметно выпирал под фартуком. Недолго остается ждать, где-нибудь летом и разродится. Вот тогда жизнь в доме пойдет по-другому. Внука он будет воспитывать по-своему. Вырастит помощника в будущих делах. К тому времени, надо полагать, все на свое место встанет, придет законная власть. Вот тогда он, Егор Саввич Сыромолотов, и покажет себя. Вот тогда и придет время застолбить участок в лесу, тот, где самородки нашел. Откроет свое настоящее дело, а может, удастся и Зареченский прииск к рукам прибрать. Главное, не зевать. Эх, скорее бы… Как внучонка-то назвать? По деду разве? Будет Егор Яковлевич Сыромолотов. А может, Саввой? Или Василием? Подумать надо и доброе христианское имя дать наследнику. Ежели по-старому, так и выбирать не надо имя-то. Отец Макарий посмотрит, на какой день придется, и скажет, каким именем наречь.
Бывший виноторговец остановился, поглаживая бороду, и нетерпеливо крикнул:
— Скоро ли? Идти время.
— Сейчас, Егор Саввич, сейчас, — отозвалась из кухни Мелентьевна. Она должна увязать в салфетку куличи, и хозяин понесет их святить в церковь.
За окном темно — глаз выколи. Фонарей в Зареченске нет. Сыромолотов ближе подошел к окну и встревоженно откинул тюлевую занавеску. Показалось, вдали мелькают какие-то огни. Они как будто движутся вдоль главной улицы. Что же это? Егор Саввич торопливо снял с подоконника горшки с геранью, примулами и гортензиями, чтобы не мешали, и распахнул створки окна. В комнату ворвался свежий, чуть сырой и прохладный весенний ветер, раздул пузырями занавески. Егор Саввич высунулся из окна и ясно увидел, что огни вдали движутся. Оттуда же доносился и неясный шум.