Огни в долине

— Ваше золото? Очень интересно, — Виктор Афанасьевич подмигнул Сашке и, присев на корточки перед старшим конюхом, заботливо переспросил: — Значит, ваше золото? А мы-то и не знали. Но с каких это пор оно стало вашим?

Егор Саввич сел, в глазах появилось осмысленное выражение. Он понял, в какое глупое положение попал, и что нелепым поступком выдает себя. На лице появилось что-то похожее на улыбку. Он вдруг заливисто расхохотался.

— А ловко… ха-ха-ха… Ловко я тебя напугал, Виктор Афанасьич, а? Ха-ха-ха…

— Напугал? — инженер смотрел на перепачканные землей лицо и руки старшего конюха. — Да, действительно, я здорово испугался, все еще не могу прийти в себя. Но поступок ваш довольно странный. Не можете ли вы его объяснить?

Ксюша со стороны наблюдала за разыгравшейся сценой. Встретив взгляд мужа, она незаметно постукала пальцем себя по лбу. Он понял ее и кивнул.

— А чего объяснять-то? — Сыромолотов окончательно пришел в себя. — Все просто. На Холодный поехал я, а перед тем как поехать-то, повстречал Пашку, посыльного вашего. Он и сказал, что здесь вы робите, что пофартило вам. Золото будто богатимое тут, самородки так из земли и прут.

Виноградов кивнул и стал закуривать.

— Так вот, узнал я про это, и надумал спектакль такой разыграть, пугнуть вас для смеху. Скучно вам в тайге-то, дай, думаю, повеселю.

— Минутку, Егор Саввич, это вы хорошо придумали — повеселить нас. Правда, у нас тут ни кино, ни театра. Спасибо за представление. Только я одного не пойму: дорога на Холодный в стороне лежит. Как же вы сюда попали?

— Нарочно крюк сделал. Эка важность лишний десяток верст. А заодно, думаю, узнаю, не надо ли вам чего.

— М-да… Ну, спасибо вам, Егор Саввич, и за спектакль, и за внимание. А я увидал вас и нехорошо подумал: что за бешеный из лесу выбежал или того… — Виноградов постучал пальцем по лбу.

— Сумасшедший? — догадался старший конюх и опять раскатился смехом. — За сумасшедшего, значит, приняли? А я таким и желал представиться.

Сыромолотов смеялся, всем видом показывая, что ему хорошо и весело, хотя на сердце скребли кошки и с удовольствием он придушил бы и Виноградова, и Сашку и даже Ксюшу.

— Талант у вас, Егор Саввич, талант, — инженер жадно затягивался дымом папиросы. — Можно сказать, артист вы. В клубном бы кружке вам играть, а?

— Да что вы, Виктор Афанасьич, я ведь так, для шутки. Какой из меня артист.

— Скромничаете. А где же лошадь-то оставили?

— Тут неподалеку. Закурить нет ли?

— Вот, пожалуйста, — инженер протянул пачку «Наша марка». — А вы давно курить стали?

— Не курю я, так, балуюсь иногда.

Виноградов бросил окурок, вдавив его по таежной привычке сапогом в землю.

— Нам работать надо, Егор Саввич, дело не велит стоять.

— Как же, я понимаю, — Сыромолотов встал, стряхивая приставшую к одежде землю. — А верно, что золото тут богатое? И самородки будто?

— Верно. Очень перспективный участок, — серьезно ответил инженер. — Мне такой еще не встречался. Вот вы насчет самородков заговорили. А мы тут копали в одном месте и на скелет человеческий наткнулись. Череп проломлен…

Сыромолотов закашлялся, папироса выпала из задрожавших пальцев.

— Бог с вами, Виктор Афанасьич, какие страсти рассказываете.

— Нет, в самом деле, человека здесь кто-то убил да и закопал. Побывал кто-то до нас… А я думал нервы у вас крепкие. Ну, не буду, не буду.

— Почему же, хоть и жутко, а интересно. Шкелет, значит, вместо самородков-то?

— Скелет, — подтвердил Виноградов. — Но вы дальше послушайте. Нам в том месте необходимо было продолжать копать. Перенесли мы останки вон туда, к пригорку, захоронили, а там, где лежал этот несчастный, один за другим самородки стали попадаться. Некрупные, правда. Будто нарочно кто могилу ему золотом выстелил.

Старший конюх, бледный от волнения, молча смотрел на инженера, а в уши било одно слово: золото, золото, золото.

— Больше пуда сразу взяли самородков, — продолжал Виктор Афанасьевич. — Убил кто-то беднягу, да и заставил мертвого золото стеречь, — он пристально посмотрел на Сыромолотова и медленно повторил: — Убил и заставил золото стеречь…

У Егора Саввича пересохло в горле. «Всех бы вас поубивать, окаянных. Из рук золото вырвали. Сразу пуд… А сколько его еще тут, в земле-то. И ведь мое, мое золото. Ну погодите, дайте только срок…»

— Жарища какая. Красавица, водица у тебя найдется? Страсть, как пить охота.

— Чаю хотите? — спросила Ксюша. — У нас чай от завтрака остался, холодный, правда.

— С превеликим удовольствием выпью.

Ксюша принесла кружку чаю, и Егор Саввич стал с жадностью пить, расплескивая на бороду.

— Пойду я, — сказал, вытирая толстые губы рукавом. — Бывайте здоровы.

— Спешное дело? — губы Виноградова кривила еле заметная улыбка, а глаза смотрели холодно и внимательно. — Оставайтесь обедать. Никита Гаврилович со Степаном Дорофеевичем скоро придут. Они на Безымянной.

— Благодарствую. С удовольствием бы остался, да мне ведь сегодня же и домой попасть надо. Так, может, наказ какой передадите? Прислать чего, может?

— У нас все есть, а Майскому я только что отправил письмо. На Холодный-то вы зачем едете?