Там чувствуется восторг самоучки (как Чаплин сам себя называл) перед красивыми или странными словами. Он всегда держал под рукой словарь и ставил себе целью узнавать по одному новому слову в день: “громогласный”, “серафическая”, “фееричная”, “фанфаронить” и – остававшееся до конца жизни его любимым и универсальным словом – “несказанный”. Длившаяся всю жизнь любовь к Диккенсу наложила мгновенно узнаваемый отпечаток на яркие ностальгические описания Лондона в сезон пантомим и Хенли в летний день.
В архивах сохранилось несколько вариантов повести “Огней рампы”. Расшифровка, которая приводится далее, по-видимому, является позднейшей версией: туда уже местами внесены изменения грамматического времени (напр., “говорит” вместо “сказал”) – это отражает переход от повести к сценарию. Расхождения с предыдущими вариантами – это в основном исправления опечаток или замена отдельных слов на более удачные; никаких серьезных изъятий из сюжета от версии к версии не происходит. В отпечатанных на машинке заметках, черновиках и сценариях оставлено множество орфографических ошибок (
Огни рампы
Вчас, когда сгущаются вечерние сумерки и свет лондонских уличных фонарей становится все заметнее на фоне шафранового неба, девятнадцатилетняя Тереза Эмброуз прощалась с жизнью, все глубже увязая в полумраке тесной нищей каморки в одном из глухих переулков Сохо.
Свет падал в комнату через окно и освещал бледное лицо девушки, лежавшей навзничь, слегка свесившись с края старой железной кровати. Волны каштановых волос разметались по подушке, обрамляя лицо – строгое, теперь спокойное, если не считать то и дело подрагивающих губ. В комнате виднелись привычные приметы трагедии: пустая баночка от снотворного на полу и шипящий газовый рожок.
Контрапунктом к этой сцене были доносившиеся с улицы веселые звуки шарманки, исполнявшей на мотив вальса одну из популярных песенок тех лет:
Под этот громогласный аккомпанемент из Терезы Эмброуз мучительно вытекали остатки жизни.
Это была странная, неблагополучная жизнь: уже в самом раннем, впечатлительном возрасте девочке пришлось столкнуться с грязью и убожеством. Она была странным, задумчивым ребенком – отчасти эти черты были наследственными, но их усилили трагические обстоятельства и необычное семейное положение.
Ее отец, Чарльз Эмброуз, был четвертым сыном английского пэра и болел туберкулезом. В шестнадцать лет Чарльз сбежал из Итона и отправился в море, а после нескольких лет рискованных приключений женился на матери Терри – скромной девушке, работавшей горничной в доме его благородного семейства. Родные так и не простили ему этого брака.
Чарльз Эмброуз обладал поэтическим даром, но был слишком оторван от жизни и наивно полагал, будто можно кормить семью, посылая стихи и очерки в престижные журналы. Однако вскоре такие надежды рассеялись, и ему пришлось обратиться к другим занятиям, кроме поэзии. Иногда он штукатурил дома – но только изредка, потому что гипсовая пыль страшно засоряла ему легкие.
Отец умер, когда Терри было семь лет, и вся тяжесть домашних забот обрушилась на мать, которая работала портнихой. В юности эта простая женщина отличалась редкостной красотой. Но это осталось в прошлом – годы нищеты и труда сделали свое дело.
Семья Терри, состоявшая теперь из матери и сестры Луизы, жила в двух комнатах в одном из переулков неподалеку от Шафтсбери-авеню. Сестра Терри, хорошенькая и послушная семнадцатилетняя девушка, работала в магазине канцелярских товаров “Сарду и компания”. Ее скромный заработок целиком уходил на помощь семье.