Огни юга

– Ты ведь слышал, что я приехала сюда из-за Янси Грейнджера. И должна знать о нем все, абсолютно все.

Руни надел очки и уставился на Дану.

– Конечно. Но если ты помнишь, нас прервали, мне надо было ехать в суд.

– Я помню, но еще…

– Я не сказал нарочно. Но почему, с какой стати ты так расстроилась?

Действительно, почему? Может, потому, что без земли не может быть никакой больницы?

– Не все ли равно, как мой старик распорядится землей? – спросил Руни.

– Ты мне скажи: твой отец собирается продавать землю?

Руни помолчал секунду.

– Кто его знает. Если они соберут хорошие деньги, я думаю, что продаст.

– Только деньги? А интересы города?

Руни покраснел и попытался защититься:

– Я не сказал, что только деньги. Я могу признать, что мой старик любит доллары и говорит, что они ему нужны, чтобы двинуть меня в политику. Не знаю, шутит он или нет. Но больше всего на свете он любит землю, и я не уверен, что он хочет с ней расстаться. В конце концов, земля принадлежала многим поколениям нашей семьи. Это история. Между прочим, несколько небольших сражений за нее произошло во время Гражданской войны.

– Понятно.

– И еще, к твоему сведению, есть много проблем, помимо земли.

Журналистское чутье Даны взыграло, глаза загорелись.

– Например?

– Позор доктора Грейнджера, к примеру.

Дана едва справилась с волнением.

– В самом деле?

– Я тоже так думаю.

– Перестань говорить загадками и выкладывай что знаешь.

– Я приехал в город из-за него. – Руни сделал паузу, потом лицо его стало не таким серьезным. – И из-за тебя, конечно.

Пропустив мимо ушей последнюю фразу, Дана задала новый вопрос:

– Почему? Я имею в виду, какое отношение ты имеешь к Янси Грейнджеру?

– Он – мой клиент.

– Твой клиент? – Это сообщение потрясло ее так, как будто оно касалось ее лично.

– Да. Его обвиняют в халатности, и я занимаюсь его делом. – Он усмехнулся. – Как тебе это, дорогая?

– Почему ты?

– А почему не я?

– Во-первых, твой отец – владелец земли.

– И что? Это же не моя земля.

Все еще в полном ошеломлении от внезапного поворота событий, Дана спросила:

– Так что именно является халатностью?

– Предполагают, что Грейнджер в нетрезвом виде оперировал беременную женщину – и младенец умер.

– О Господи!

– То же самое сказал мой старик, когда я ему сообщил… Он выпучил глаза, услышав это. – Руни почесал в затылке. – И еще кое-что.

– Что именно?

– Кандидата на Нобелевскую премию притащат в суд по гражданскому иску и, возможно, обвинят в убийстве.

Дана потеряла дар речи. Убийство!

Дом был похож на обычный средний американский дом. Может быть, только снаружи, конечно, подумала Дана, пытаясь успокоиться. Сидя в «хонде», Дана смотрела на белый частокол, увитый жимолостью, и ей было очень интересно, какую женщину она сейчас увидит. Убитую горем? Охваченную жаждой мести?

Дана продолжала сидеть в машине, а страх нарастал. Это интервью она хотела взять и должна взять.

Она поехала прямо из ресторана в суд и просмотрела экземпляр судебного дела. Дана не стала расспрашивать Руни дальше, конечно, он должен хранить конфиденциальность дела своего клиента, и просила ничего ей больше не говорить. Но в материалах она нашла то, что хотела найти.

В бумагах все было ясно и просто: доктор Янси Грейнджер допустил небрежность – не проявил достаточной осторожности при исполнении своих профессиональных обязанностей. Поскольку иск был свежим, никаких дополнительных бумаг не было.

Женщина, обратившаяся с иском в суд, Мэри Джефферис, жила примерно в ста милях от Шарлотсвилла. Дана позвонила госпоже Джефферис и договорилась о встрече. Наконец она вышла на яркий солнечный свет и зашагала по тротуару.

Дверь открылась прежде, чем Дана постучала. Она посмотрела в лицо женщины, оно не казалось слишком огорченным и не было похоже на лицо убитой горем матери, потерявшей ребенка.

Ее щеки и губы были краснее цвета пожарной машины. Она была одета весьма странным образом – в застиранную майку, сильно севшую и обтягивающую большие груди, в тесную юбку, из-под которой выпирали огромные бедра. Дана насторожилась. Что-то здесь не так.

– Госпожа Джефферис?

– Точно, – сказала женщина, а челюсти продолжали шумно работать, смачно жуя резинку. – Вы из газеты?

Дана кивнула.

– Можно войти?

– Конечно. – Мэри Джефферис посторонилась, пропуская Дану вперед.

Войдя в дом и опустившись на край кушетки, Дана огляделась. Внутри дом оказался хуже, чем снаружи, – неубранный, неухоженный, со старой, ветхой мебелью и застоялым запахом табака.

– Ох, это ненадолго? – спросила госпожа Джефферис.

– Нет, но если вам сейчас неудобно…

– Не, ничего. У меня есть несколько минуток. – Она улыбнулась. – Перед свиданием.

«Держу пари, все так и есть», – подумала Дана, вынимая блокнот и ручку.

– Так что же случилось в ту ночь?

– Мой младенец умер.

– Очень жаль.

Мэри отвела глаза.

– Мне тоже.

– Как это произошло? – Дана старалась говорить мягким тоном, и, видит Бог, ей было очень неприятно расспрашивать об этом. Ведь ее вопросы будили воспоминания…

– Хотите чего-нибудь выпить?

Дана покачала головой:

– Нет, благодарю вас.

– Что это вы вдруг побледнели?