Огненный всадник

Смоленск же держался. Горожане уже отбили несколько коротких атак на пробитые в стенах бреши. Похоже, московитяне проводили лишь разведку боем, но на главный штурм города пока не решались, боясь крепких толстых стен Смоленска и его высоких башен, из амбразур которых метко и интенсивно били пушки, мушкеты и картечницы. Приказ царя был прост — изводить смолян бомбардировками, готовить шанцы для атак на стены.

Даже ночью покой и отдых от войны приходил не всегда. Во избежание больших потерь от шквального огня со стен города неприятель работал над возведением шанцев по ночам, приблизив их почти на десять сажен от стены и со всех сторон открывая по городу огонь из осадных орудий. Особенно сильна была пальба с Покровской горы от Спасского монастыря и со стороны южного поля. Здесь стреляли беспрестанно от рассвета до заката. Осаждаемые отвечали тем же. Артиллерийский огонь поддерживался с обеих сторон каждый день, но в некоторые дни он был особенно силен. Так, 26 июля ожесточенная пальба из мушкетов и пушек длилась целую ночь как из лагеря московитов, так и со стороны защитников Смоленска.

— Собрать бы охотников, да и вдарить по ним, чтобы угомонились, — посоветовал Кмитич Обуховичу. Воевода согласился. Удалось собрать несколько сот охотников под началом хорунжего, но произвести вылазку на неприятельские окопы так и не удалось: перед рассветом полил такой сильный дождь, что заливал полки мушкетов, и стрельба оказалась невозможной. Вылазку пришлось отложить до следующего раза.

— Дождливое нынче лето — это к снежной зиме. Добро, — говорил Кмитич своим пушкарям, — добро, но только не для нас, только не сейчас…

28-го июля неприятель снова открыл сильную пальбу по городу. Одно ядро разорвалось возле Тизенгауза. Тот упал, обливаясь кровью. К счастью, немца только ранило, но ранение было не из легких — осколками посекло лицо, бок и обе ноги.

На Малом валу ядрами были сбиты туры, так что Обухович должен был оттащить с вала пушки и спешно установить на валу наполненные камнями избицы на месте сбитых туров. Кмитич предложил вновь отогнать врага неожиданной вылазкой гусар, но конная атака оказалась под большим вопросом из-за очередной проблемы: кони. Их осталось уже менее сорока. И не только потому, что при бомбардировке города граната угодила в конюшню и та загорелась, погубив нескольких коней. Уже давно закончилось все сено, и коней выводили щипать траву, растущую на стене. Однако и эта трава быстро закончилась. В крепости оставили лишь чуть более тридцати скакунов, остальных отправили за стену самим искать себе пропитание. Оставшихся же коней конюхи кормили чем могли, часто срезая для этого ветви деревьев. Поэтому вылазку пришлось делать силами сотни пеших бердышников. Кмитич облачился в доспехи панцирного товарища: кольчугу с рукавами до локтя, в шлем-мисюрку из железных колец, одел железные рукавицы, взял в руки круглый красный щит, вооружился палашом и двумя пистолетами. В таком доспехе было и тяжело, и жарко.

— Похож на рыцаря? — с улыбкой спросил он, явившись перед Обуховичем, бряцая своей броней.

— В Польше таких всадников называют почему-то казаками, но ты, скорее, викинг, — пошутил Обухович с весьма серьезным видом и перекрестил Кмитича, — ну, с Богом, пан хорунжий.

Сотня бердышников тихо покинула крепость и благополучно достигла неприятельских окопов. И вот здесь началась рубка, где особенно вновь отличился оршанский хорунжий, дравшийся, как лев. Двух бросившихся на него детин с огромными елманями в руках он одного за другим в упор расстрелял из пистолетов, затем бросил бесполезные хлопушки и с обнаженным концежем кинулся в самую гущу драки. Там Кмитич быстро одолел сотника в мохнатой татарской шапке, затем пронзил другого, который руками душил упавшего бердышника. Кмитич обратил внимание на то, что московиты абсолютно все не умели мастерски фехтовать, уповая лишь на замах и силу удара. Оршанец же работал своим прямым мечом-концежем ловко, коротко замахиваясь, резко нанося уколы, быстро уклоняясь от медвежьих замахов. Затем он отбросил меч и обнажил свою любимую карабелу. Польская карабела как никакая другая сабля подходила для круговых ударов. Удобный упор эфеса в форме орлиной головы давал возможность Кмитичу ловко выполнять «восьмерки» быстрыми движениями запястьем при неподвижном локте. Так, он уже сразил семерых. Причем одному нападавшему срубил часть головы. От Кмитича в ужасе шарахались, разбегались. К этому времени другие смоляне также постарались: московитяне устлали окопы своими трупами, а живые бросились спасаться к другим шанцам. Кмитич с бердышниками вернулся в крепость с трофейным порохом и оружием.