Огненный всадник

Два татарских солдата молились по-мусульмански, бормоча «Бисмилля Рахман Рахим… Аллах Акбар, Аллах Керим…» Кмитич бросил на них сочувственный взгляд: эти двое — все, что осталось от двадцати пяти солдат из минской Татарской слободы, где так часто играл мальчишкой Кмитич с татарскими пацанами. Голова одного из татарских солдат была аккуратно перевязана его товарищем белой материей с красным длинным пятном крови посередине. Эта нечаянно похожая на флаг литовской республики перевязка раненого татарина вдруг резко вдохновила и оживила приунывшего было оршанского полковника. «Как наш флаг!» — подумал он, находя Божью благодать и милость в георгиевских цветах на голове литовского гражданина-мусульманина в красно-зеленом мундире. «Нет, они нас не победят. Бог един для всех, и Он все видит», — процедил Кмитич и решительно подошел к пороху с факелом в руке. «Боже, будь милостив ко мне грешному..» — помолился он.

От взрыва содрогнулся весь замок. С крыши вниз летели московские ратники, падали лестницы. Рухнул пол на чердаке под ногами захватчиков, и человек десять полетело вниз на камни и кирпичи. Вся угловая башня в клубах дыма и пыли рухнула вместе с лестницей, по которой бежали казаки Золотаренко, чтобы расправиться с остатками защитников. Стоящие около фортеции бросились прочь от содрогнувшихся стен замка…

Серый, словно вылепленный из глины, наполовину заваленный битыми и целыми кирпичами, лежал Ивашко Жидович с куском потухшего факела в руке. Его правый ботфорт неестественно торчал из-под обломков. Войт приоткрыл глаза. На темном фоне запыленного и окровавленного лица его светло-серые глаза, казалось, светились.

— Боже, чем же я так прогневил тебя, что и умереть не могу как солдат, со всеми вместе? — простонал Жидович и потерял сознание.

Казаки обнаружили тело еще живого войта в обломках башни и притащили за ноги к Золотаренко. Одна нога литвина, впрочем, была сломана. Золотаренко не разыгрывал благодушия победителя. Он был зол, как сто чертей, и, багровея лицом, в гневе прокричал:

— На кол его посадите! Окатите водой, чтобы очнулся, и на кол! Мне отсюда никаких пленных не надо!

Казаки вылили лоханку воды налицо и грудь войта. Тот очнулся, приоткрыл глаза, улыбнулся, что-то с благодарностью прошептал и вновь уронил голову. Казаки склонились над Жидовичем.

— А че его на кол-то садить? — обернулся один из них к атаману. — Он ведь, того, душу отдал.

— Мертвого посадите! — орал атаман.

— Не по-христиански же это, — бурчал второй казак, — не жид же, не татарин он. Русский литовец. Пусть не православный, но все равно христианин…

— Ты видел, сколько они наших положили на Волыни в 51-м?! — налились кровью карие глаза Золотаренко.

— Так ведь там с ляхами воевали! — сдвинул брови казак.

— С ляхами?! А видел ты, как литвинские гусары не хуже ляхов наших рубили?!

Казаки угрюмо смотрели на своего атамана, явно не горя желанием выполнять его жестокий приказ.

— Это ты, атаман, на Хитрова насмотрелся! — усмехнулся в длинные усы тот, что проверял, жив ли Ивашко Жидович. — Вот там они верно, как бараны, все и делают. А мы все же люди русские, православные, вольные казаки, а над мертвыми христианами грех куражиться. Тем более, — и казак кивнул на тело, — добрый воин этот литвин. Вот кабы он жив был, то посадили бы хоть на кол, хоть на сосну, хотя лучше кнутом забить или голову отсечь.

Глаза атамана вновь сверкнули двумя злыми огоньками. Он ничего не ответил, развернулся и зашагал прочь.

Но вскоре настроение атамана резко улучшилось: через полчаса к нему в палатку привели еще двух выживших после взрыва башни пленных, чьи израненные тела откопали из-под обломков. Один, молодой солдат, видимо, совершенно контуженный, с запекшейся на ушах и под носом кровью представился менским ротмистром Янковским, а своего товарища назвал полковником Самуэлем Кмитичем. Тот, которого назвали Кмитичем, впрочем, вообще ничего не говорил, он стоял, слабо соображая, что происходит вокруг, в оборванной одежде, весь в пыли и штукатурке, с запекшейся кровью на руках и лице. Его бы, наверное, и родная мать сейчас не узнала. И как только Янковский признал в нем оршанского князя?

— Боже! — алчно засветились радостью глазки Золотаренко. — А не тот ли это пан Кмитич, за голову которого князь Хованский обещал десять тысяч рублей за живого и пять тысяч за мертвого? Точно он, братки казаки! Вот нам и деньги хорошие подвалили! Умыть его, переодеть да к Хованскому отправить срочно под надежной охраной! Да глядите, чтобы жив-здоров был! Целых пять тысяч рублей потеряем иначе!

Кмитича и Янковского вытолкали из палатки.