Огненный всадник

Однако в семнадцать лет Михал уже и не помышлял о переходе в протестантизм. Пришло из Италии письмо от отца, который приводил рассказ о Княжестве некоего итальянского путешественника. Итальянца поразил уровень образованности литвин — «каждый горожанин знает как минимум три языка: русинский, польский и латынь» — но неприятно удивило малое количество католических храмов. «Куда ни глянь — везде одни реформаторские церкви, да православные, да синагоги. Ватикан, увы, утратил Литву», — сетовал итальянец. И вот отец умолял сына не делать глупости, не идти на поводу у модных течений, не расстраивать его больную, едва оправившуюся от потери любимой жены душу. Михал не мог не послушать отца. Для него благополучие Александра Людвика было все же на первом месте. «Самуль меня поймет», — думал Михал, печально опуская лист со знакомым отцовским почерком.

Михал, впрочем, посчитал поступок Самуэля все же не следствием кровавой резни в Париже, а все-таки маленькой местью Александру Радзивиллу, не пожелавшему брака Кмитича и Иоанны. Каким бы ловеласом ни был Кмитич, но влюбился по-настоящему лишь в сестру Михала. Все говорили, что красивым лицом и стройным станом Иоанна пошла в мать Феклу Волович — большие светло-карие глаза с поволокой, медового цвета волосы всегда убраны в самую модную прическу, гладкая кожа, высокий чистый белый лоб, тонкая шейка, гибкая талия…

Кмитич и Иоанна познакомились в Несвиже, когда Самуэль гостил у Радзивиллов. То было ясное летнее утро. Михал и Самуэль показывали другу другу свои достижения в вольтижировке на коне. Вначале Кмитич вел коня по кругу, а Михал совершил подход, бег рядом с лошадью, а затем впрыгнул в седло. В седле он со второго подхода исполнил ласточку, головой вниз, удерживая ноги вверху.

— Ну, как? — Михал соскочил с коня.

— Браво, пан Радзивилл! — улыбался Кмитич, которого к коням приучил отец еще с детства. — Через год-другой тебе не будет равных. А теперь давай я покажу!

Они поменялись местами. Теперь в седло скачущего рысью коня запрыгнул Кмитич. Он тут же забрался на седло коленями, встал и прыгнул, сделав в воздухе кульбит через голову, вновь сел. Глаза Михала округлились. Он такой акробатической прыти от друга явно не ожидал. Ну а оршанский войт продолжал удивлять: сделал ласточку с одного бока, потом с другого, свесился вниз головой, почти касаясь земли руками…

Шелестя шелком платья, к ним подошла Иоанна.

— Михал, кто этот такой ловкий пан? — она с восхищением смотрела на Кмитича.

— Так это пан Самуль из Орши, что ночью приехал к нам в гости. Я тебе о нем рассказывал. Пан Кмитич!

— A-а, так вот он какой, — длинные ресницы девушки распахнулись, она бросила более пристальный взгляд на симпатичного всадника. Про Кмитича она много слышала, но слышала в основном светские сплетни о его романах да дуэлях, число которых (слухов, но не самих романов и дуэлей) выросло в геометрической прогрессии за последний год.

Кмитич увидел Иоанну, тут же соскочил на землю, как-то весь неожиданно робея, приблизился к Михалу и его красавице-сестре, поцеловал девушке руку. Лишь взглянув в светло-карие очи Иоанны, Кмитич понял — влюбился.

Двадцатидвухлетний, уже ускушенный в амурных делах оршанский князь влюбился, как семнадцатилетний парубок. Иоанна также полюбила смелого, пусть и со скандальной славой молодого войта из Орши. Как любил Кмитич целовать пухленькие губки ее маленького рта, миндалевидные веки ее огромных глаз! Но любовь эта упиралась в каменную стенку прав и обязанностей Радзивиллов, их династических браков, союзов с другими сильными мира сего. «Вы, Радзивиллы, род самый знатный в Европе, верно, — говорил со слезами на глазах Кмитич Михалу, — уж я лично знатнее и не знаю. Сам король и князь великий пред вами как хлопец незграбный. Но вы не свободны, как мы, Кмиты. Ты уж не серчай на меня, братко, но вы в обязанностях своего рода как в кандалах. Ведь даже жениться по любви вам не выходит — лишь на ком надо для рода, для семьи, для политики. Полюбил я твою сестру Иоанну всем сердцем. Она меня тоже кахала. Так ведь нет! Сосватали ее за вице-канцлера Лещинского!..»