Блок под двойной нагрузкой заскрипел сильнее. Спускались два солдата. У одного левая рука в окровавленных бинтах от плеча до локтя, у второго обе руки забинтованы, но бинты не окровавлены. Но оба – с автоматами, и еще из сетки начали осматриваться. А едва сетка приземлилась, солдаты самостоятельно из нее выбрались, щелкнули предохранителями автоматов и с оружием наперевес двинулись в другую сторону, выполняя, должно быть, приказ своего командира. Туда, где стреляли. Я впервые увидел, как эти спецназовцы носят автоматы. Не на длинном ремне, как все солдаты, а на укороченном, так, что в обычном состоянии автомат не на животе висит, а на груди. При этом, чтобы начать стрелять, нужно вдвое более короткое движение сделать, чтобы упереть приклад в плечо.
– Еще пару принимайте…
Парами, как понял я, спускали тех, кто относительно боеспособен и может в каких-то условиях сам, без посторонней поддержки, передвигаться по земле, то есть ноги целы. По крайней мере, может перемещаться в опасное место, чтобы стрелять.
А что еще в бою надо. Не на священника же надеяться…
И не на авторитетного кидалу тем более…
Но сверху спускали ограниченно боеспособных, хотя там еще остались и более тяжело раненные, и ограниченно боеспособные сразу, без разговоров, выдвигались в передовую линию. Этот факт уже заставлял задуматься. Значит, те, кто раньше вышел в охранение, не в состоянии сдержать бандитов и наше положение не настолько уж хорошее, чтобы отлеживаться тем, кому стрелять, может быть, просто больно. Даже здорового человека отдача приклада при очереди лупит в плечо так, что синяки остаются. А уж раненому стрелять тем более больно. Тем не менее мальчишки эти, через боль перешагнув, в бой идут…
Что же там, в полутора сотнях метров от нас, происходит?
Однако что-то происходило не только с этой стороны. Внезапно автоматные очереди и с другого направления раздались, оттуда, куда старший лейтенант Воронцов семерых солдат отправил. В ту же сторону мы раненых относили и отводили. А дозор, матерь его, куда-то дальше двинул. И теперь оттуда тоже стреляли…
2. Старший лейтенант Александр Воронцов, командир взвода, спецназ ГРУ
Настоящий и порядочный капитан, говорят, терпящее крушение и тонущее судно всегда покидает последним. Но вот в чем вопрос – являюсь ли я в данный момент тем капитаном, который обязан вывести всех людей и только потом покинуть борт самому, даже и особенно учитывая то, что корпус вертолета все более и более кренится и готов в каждый момент наших действий сорваться со склона. Конечно, до дна ущелья не так и далеко, не более сорока метров, и эти сорок метров корпусу предстоит не падать, а катиться, тормозясь о стволы деревьев. Скорость скатывания стволы замедлят, хотя совсем такую тяжелую машину едва ли остановят. И я совершенно не знаю этой техники, не могу даже предположить, существует ли угроза взрыва, или, если двигатель заглох, а винты сломаны, взрыва и пожара не будет. Я даже, по большому счету, не знаю, чем эти вертолеты заправляются. Кажется, керосином… Но насколько он взрывоопасен в нашем положении – это мне неизвестно, как неизвестно и капитану Павловскому. Я спрашивал, он вообще с вертолетами мало дела имел. Я вот знаю, что здесь есть бачки со спиртом. И даже знаю, где они расположены. Спирт предназначен для противообмораживающей системы, хотя часто применяется в других целях, но, естественно, не в такой обстановке.
Конечно, по большому счету, капитан тонущего судна – это командир экипажа, а никак не командир пассажиров, а особенно только части пассажиров, каковым я являлся на момент вылета. Это все так, но экипаж погиб, а я на себя взял право командовать теми, кто остался. Являюсь ли я в данном случае капитаном тонущего судна? И должен ли я до конца оставаться на борту, хотя мое дело, скорее всего, командовать боем там, внизу, а здесь следовало бы доверить эвакуацию пограничникам. Там, на склоне, сейчас мои мальчишки, мной обученные и подготовленные, к моим командам и действиям привычные, теперь уже под командованием другого старшего лейтенанта заслоном встали. С первым противником они, кажется, благополучно и с удовольствием справились. Но к первой группе подошла помощь, и сейчас там, на склоне, мне издалека кажется, появились какие-то осложнения.