– Я старик, – возразил он, улыбаясь. – У меня седина в волосах, да и борода вон тоже вся седая…
– Серебристая, – поправила я, ероша мягкую щетину, напоминающую лоскутное одеяло. – Местами.
– Седая, – упрямо повторил Джейми. – И паршивенькая вдобавок. И все же… – Его взгляд смягчился. – И все же я до сих пор горю, когда прихожу к тебе, – и так будет всегда, пока мы оба не сгорим дотла.
– Это поэзия? – опасливо уточнила я. – Или ты в буквальном смысле?
– Э-э… Нет-нет, что ты… – Он крепко обнял меня и прижался лбом к моей голове. – Я не про то. Но коли суждено…
– Нет.
Джейми фыркнул мне в волосы.
– Ты прям так уверена?
– Будущее можно изменить – я все время это делаю.
– Правда?
Я чуть откатилась на бок, чтобы лучше его видеть.
– Конечно. Возьми хоть Майри Макнил. Если бы не я, она бы умерла, и близнецы тоже. Однако я оказалась рядом, и теперь они живы-здоровы.
Я положила руку за голову, наблюдая за рябью теней на потолке.
– Иногда я думаю… Всех, конечно, не спасешь, но некоторых удается. Если кто-то остался жив благодаря мне, и потом у него будут дети, и у этих детей будут дети, и так далее… Короче, со временем в мире прибавится человек тридцать-сорок. И все они живут, каждый своей жизнью, чем-то занимаются – разве это не изменит будущее в итоге? – Впервые я задумалась о том, насколько я в одиночку способствую развитию демографического взрыва в двадцатом веке.
– Ага… – задумчиво откликнулся Джейми, водя пальцем по линиям моей ладони. – Ты меняешь их будущее; наверное, тебе это предназначено судьбой. – Он взял меня за палец и осторожно потянул. Раздался щелчок, словно в очаге треснуло полено. – Да, лекари спасают немало народу, что есть, то есть.
– Конечно! И, кстати, не только они. – Я села, воодушевившись темой разговора. – Но это не имеет значения, как ты не понимаешь? Вот ты, – я показала на него пальцем. – Ты тоже иногда спасаешь людей. Фергюс, например, Иэн… И вот они живут, работают, плодятся и все такое. Ты же изменил их будущее, разве нет?
– Ну… наверное. Так у меня ж не было выбора!
Это мне в голову не приходило. Некоторое время мы лежали молча, наблюдая за игрой света на белых стенах. Наконец Джейми пошевелился и снова заговорил:
– Не то чтобы я жалуюсь, но знаешь… Иногда кости побаливают. – Не глядя на меня, он поднял искалеченную руку, поворачивая ее при свете пламени, так что тень от скрюченных пальцев на стене напоминала паука.
«Иногда». Да уж знаю… Мне хорошо известны и пределы человеческого тела, и чудеса, на которые оно способно. Я видела, как он садится вечером после целого дня тяжелой работы, истощение в каждой клеточке тела. Видела, как он медленно поднимается холодным утром, жестко сопротивляясь слабой плоти. Бьюсь об заклад, что после Каллодена он ни дня не прожил без боли, да плюс сырость и суровые жизненные условия. А еще бьюсь об заклад, что он никогда прежде об этом не упоминал.
– Знаю, – тихо ответила я и коснулась его руки, извилистого шрама, пробороздившего ногу, небольшого углубления в предплечье – след от пули.
– Только не с тобой, – добавил Джейми и накрыл мою руку ладонью. – В твоей постели боль утихает. Когда я беру тебя, когда обнимаю, мои раны излечиваются, а шрамы забываются.
Я вздохнула, положила голову в изгиб плеча, прижалась бедром к его бедру, оплывая своей мягкой плотью жесткие формы.
– Мои тоже.
Он помолчал, гладя мои волосы здоровой рукой. От наших бурных ласк они совсем растрепались, и Джейми поочередно разглаживал каждый завиток, пропуская через пальцы.
– Твои волосы похожи на огромную грозовую тучу, – сонно пробормотал он. – И свет, и темь – все смешалось.
И он был прав: в пряди, зажатой между его пальцами, попадались и белые, и серебристые, и пепельные, и темные, почти черные, и даже русые, оставшиеся с юности.
Джейми запустил руку в мягкую копну и охватил ладонью основание черепа, держа мою голову, словно кубок.
– Я видел мать в гробу, – сказал он вдруг. Большой палец скользнул вдоль ушной раковины, коснулся мочки, и я вздрогнула. – Женщины ее причесали, но отцу это пришлось не по нраву – сам слышал. Он не кричал, нет; наоборот, был тихий-тихий. Он хотел в последний раз видеть ее такой, как в жизни. Ему сказали – помешался от горя, надо оставить все как есть. Он не стал с ними спорить, просто подошел к гробу, расплел косы и разложил волосы на подушке. Они побоялись вмешиваться.
Джейми умолк.
– Я тихо сидел в углу. Когда все ушли встречать священника, я подобрался к гробу – никогда раньше не видел мертвых.
Я легонько сжала пальцы на его предплечье. Однажды утром мама поцеловала меня в лоб, поправила выбившуюся курчавую прядку и ушла. Больше я ее не видела. Ее хоронили в закрытом гробу.
– Там была… она?
– Нет, – тихо ответил он, глядя на огонь полуприкрытыми глазами. – Не совсем. Лицо вроде похоже, но и только. Будто кто-то вырезал ее из дерева. Зато волосы… Они были живые.
Джейми сглотнул.