Огненный крест

Супруга Наталья Владимировна, в девичестве Ставрович, дочь полковника Российского Генерального штаба Ставровича, который окончил свои земные дни, работая кладовщиком местной фабрики, похоронен в Маракайе. Сестра хозяина «кинты» Людмила Васильевна Казнакова – вдова капитана первого ранга Флота Российского...

Поговорили привычно для меня о том, как «там» нынче? Крестьянский вопрос, положение в армии, нынешний парламент, движение «Память», об «этих» демократах...

Затем, провожая нас в обширном дворе, обихоженном цветочными клумбами, подстриженной травой лужаек, семейство махало нам вслед. Просто как-то, по-русски. Как машут уезжающим и в моей родной стороне.

Высадив за первым углом Ольховского, мы с Волковым налегке покатили по назначению.

К вечеру были в Валенсии. Пыльный, малоэтажный городок, с каким-то мощным промышленным предприятием на околице, по моим советским прикидкам – домостроительным комбинатом, встретил нас клонящимся на покой желтым солнышком, схлынувшей жарой.

Нас ждали. Отец Сергий на час задержал службу в церквушке по случаю праздника Вознесения. Но теперь, из-за нашего неурочного прибытия, служба уже началась. Мы сами отворили железные ворота двора и жилища четы Гуцаленко, въехали. Из под хозяйской легковой машины, что притуленно стояла у высокой каменной стены, разделявшей территорию этого крестьянского вида двора и церковного, с радостным лаем бросилась нам навстречу дворняжка Лайла. По земле расхаживали разноцветные куры. Под ветхой сарайкой, в клетках, торчали ушастые мордочки питомцев отца Сергия – кроликов. И над всем пространством столь милого сельской моей душе вида – высокое и раскидистое манговое дерево. Я подошел, потрогал висящие налитые плоды, тяжелые и сочные, напоминающие искусственно развешанные и покрашенные, как в новогодний праздник, двухсотваттные  электролампочки.

Вспомнился вдруг такой же мощный тополь под окнами отцовского дома в Окунёво, на котором по весне свистели скворцы, а летом, в жару, устраивался и я, малец, забравшись на верхотуру по корявому стволу, наслаждаясь там, на верхотуре, укромной тополиной прохладой густых ветвей, терпким запахом нагретой солнцем, листвы, восторгом от проявленной смелости, наконец-то переборотым страхом перед этой тополиной высотой.

– Будто в родной дом приехал!

Волков понял моё настроение, покивал согласно.

Затем укромной, покрашенной в зелёный цвет калиткой, увитой похожим на сибирский хмель упругим вьюнком, проникаем на территорию церквушки. В открытых вратах её стоит кучка нарядного народа. Доносятся звуки службы и запах ладана. Подошли, поздоровались с народом, видно, как и мы, подошедшим с запозданием. Из церквушки слыхать слабое пение. В робком свете верхней электролюстры и горящих перед иконами свечек увидел я отца Сергия. Высокий, в черной камилавке, как-то пополам перегнутый в пояснице, он вел службу, тихо помахивая курящим дым ком кадилом.

– Пройди в церковь, – зашептал на ухо Георгий Григорьевич. И заметив мою нерешительность, опять прошептал настойчиво: – Знаю, что некрещеный... Но ведь твои родители – православные...

Остро захотелось курить. Всю дорогу я крепился с некурящими спутниками, а здесь, приметив укромную толчею пальм в даль нем углу церковного двора, решительно зашагал в манящем направлении. Сладостно наглотавшись дыма болгаро-советского «Опала» – остатков дорожного запаса, вернулся на место.

Потом стали подходить соотечественники. Пожимали руку.

— Так это вы из России?

Праздные вопросы. Утвердительные мои кивки: да, мол, из России! И ничего не оставалось теперь делать, как по очередному и настойчивому наставлению Волкова пройти в церквушку. Служба, по всему, заканчивалась: народ выстраивался в очередь, с поклонами целовал крест и руку священника. Когда дошла очередь до моего целования, как-то обрадованно, по-флотски, растопырив своего «краба», сунул я руку для приветствия. Отец Сергий, сверкнув взором, принял мою ладонь в свою, приподнял ладонь к моим губам. Получилось все ж необходимое касание. Кажется, кровь прилила к щекам: сообразил, что делаю недопустимые вольности. Но целование креста с Иисусовым распятием прошло, впрочем, согласно ритуалу и канонам...

На дворе опять подошли соотечественники:

– Вы из России? Сколько же вам лет?

– Да вот, – сказал, – за свои сорок семь сегодня впервые целовал крест.

– Ну в этом вы не виноваты.

Не виноват. В селе у нас было когда-то две хороших церкви. Одну, староверческую-двоеданскую, переделали под клуб, где крутили кино и танцевали под гармошку. От другой, полукаменной, мирской-православной, помню только сохранившийся мощный фундамент, который потом был растащен по кирпичику на банные каменки... Конечно, не виноват.

Проходим в дом и матушка Ольга, замечу, в прошлом закончившая в Сербии эвакуированный из Новочеркасска Мариинский Донской институт, рассказывает о том, почему мало прихожан: русских в Валенсии становится всё меньше. Молодые уезжают на жительство в США, в Канаду. Старые умирают.

– Вымираем мы, русские, – вздыхает Георгий Григорьевич.