Огненная печать

— А! — усмехнулась тетя Соня, встречая нас с мамой на пороге своего дореволюционного дома. — Вот и ветреная дочь Эгиоха[1]!

— Софья Харитоновна, — тут же сказала я, — вы когда-нибудь перестанете так называть меня?!

— Ева! — строго посмотрела мне в глаза мама.

Мы вошли в дом, где к тому времени собрались всякие очень важные и «интересные» люди. Софье Харитоновне исполнялось шестьдесят лет, но она по-прежнему была модницей, к тому же кокеткой. Мама отправилась хлопотать на кухню, а я решила найти какое-нибудь укромное местечко в этом многокомнатном доме, похожем на лабиринт.

Через пятнадцать минут, когда отгремели первые и самые скучные тосты, я почувствовала себя как в той загадке, где без окон, без дверей полна горница людей. Словом, я выглядела среди этих праздных, но уже умудренных жизнью лиц как зеленый огурец. Хуже того, какой-то крайне заботливый профессор (вероятно, очередной новый знакомый тетки) положил в мою тарелку ненавистный салат «Оливье».

— Юная барышня, — обратился он ко мне тихим бархатным голосом, — отчего вы ничего не кушаете?

— Оттого, что не голодна, — старалась я казаться вежливым и воспитанным ребенком.

Профессор с каким-то странным любопытством посмотрел на мои руки. Наверное, он подумал, что во времена его молодости «юные барышни» не красили ногти в ярко-синий цвет. Что-то этот седобородый мужчина с хитрыми глазами начинал мало-помалу меня раздражать. Но я обещала маме помалкивать, поэтому сделала вид, будто мне абсолютно безразлично, что кто-то меня разглядывает. Худая дама с искусственными ресницами попросила профессора передать ей десертный ножичек, и тут я узнала, что зовут седобородого Александр Иванович. Знакомое имя у этого профессора.

— У вас очень интересные украшения, — сказал мне Александр Иванович, наливая в мой фужер апельсинового сока. — В каком они выполнены стиле, позвольте узнать?

О, как же мне хотелось съязвить! Не понимаю, почему в последнее время я, как говорит мама, всюду бросаю холодные ножи своей иронии. Моя мама очень любит образные выражения.

— Вам лучше знать, — покрутив на запястье индейские феньки, увильнула я от профессорского вопроса.

— Что ж, — улыбнулся Александр Иванович.

Худой дамой с искусственными ресницами была Элеонора Марковна, давняя подруга тети Сони. Элеонора Марковна сидела по соседству и, видимо, внимательно прислушивалась к тому, что говорил мне профессор. Пожалуй, она была заинтересована в Александре Ивановиче с того самого момента, когда Софья Харитоновна его всем представила в качестве дорогого и уважаемого гостя.

— Ах, не скромничайте, — пролепетала Элеонора Марковна, обратившись к профессору. — Вы всю жизнь провели в археологических экспедициях. Мне кажется, девочке будет весьма интересно узнать о ваших приключениях и находках.

«О нет, только не это», — с отчаянием подумала я в тот момент, когда она начала изощряться в словах, лишь бы Александр Иванович уделил ей немного своего внимания.

И вообще почему я оказалась на этих старческих посиделках? Какой злой дух внушил моей маме, чтобы она непременно меня сюда потащила?

Как я предполагала, Александр Иванович стал рассказывать о своих почти что крестовых походах за священными предметами истории. Однако лучше бы он рассказывал о самих предметах, нежели о том, как тошно и трудно ему приходилось без финансовой поддержки государства. Короче говоря, я, отсидев за столом узаконенный этикетом срок, вырвалась на свободу.

На улице дождь возобновил свою песню, но уже в другом, более медленном ритме. Взяв чей-то черный и огромный зонт, я решила подышать. Свежий воздух показался дуновением рая по сравнению с тем, которым я только что дышала в доме. Там пахло всякой пищей и вином, а здесь…

Я глубоко вздохнула, и в голову пришла мысль, что вот так вот уже было: этот дождик, деревья, аромат… Выдохнула. Впрочем, со мною такое бывало не раз. Я слышала, что душа может заново рождаться.

За домом Софьи Харитоновны располагалась симпатичная аллейка. Она мне давно нравилась. По бокам выложенной булыжником тропинки стояли навеки приросшие деревянные скульптуры, которые раньше были деревьями. Ничуть не безобразные, а даже сказочные фигуры изображали то богатыря, то красавицу. Но больше всего мне нравилась одна фантастическая птица с огромными, расправленными в застывшем полете крыльями. Я традиционно остановилась, чтобы ей полюбоваться. Если бы эта птица не была деревянной, я бы на ней улетела…

— Барышня, что спряталась под моим зонтом! — услышала я вдруг за спиной вкрадчивый голос Александра Ивановича.

— Прошу прощенья. Вот, возьмите.

Он смотрел мне в глаза и не торопился забирать свое имущество.

— Ева, вы верите в магию? — совсем неожиданно спросил профессор. У меня даже сильнее забилось сердце, поскольку этот вопрос уже давно не дает мне спокойно жить.

— А, вы, наверное, волшебник! И на зонте вашем можно летать, — пошутила я, хотя мне вовсе не хотелось шутить.

— Если тебе, Ева, так угодно, то этот зонт — твой, — беззаботно сказал Александр Иванович.

— Почему вы задали такой вопрос? — удивилась я.