Огнем и мечом (пер. Вукол Лавров)

— А я вам говорю, что не доставит: Хмельницкий избежал засады и пошел на Сечь, о чем сегодня же нужно уведомить пана Краковского. С Хмельницким шутки плохи. Короче говоря, у него и ума больше, и рука тяжелее, и удачи поболее, чем у вас; вы же чересчур горячи. Хмельницкий преспокойно уехал, повторяю вам, а если вы мне не верите, то же самое подтвердит и этот рыцарь, который его видел вчера в степи и проводил целого и невредимого.

— Не может быть, не может быть! — заволновался Чаплинский, дергая себя за чуб.

— Более того, — прибавил Зацвилиховский, — этот рыцарь сам его от смерти спас и перебил ваших слуг, в чем, конечно, не повинен, так как возвращался из Крыма, о приказе гетмана ничего не знал и, видя человека, на которого напали разбойники, пришел ему на помощь. Я думаю, вы должны знать о спасении Хмельницкого, а то, чего доброго, он со своими запорожцами навестит ваше имение, что, кажется, вам будет не особенно приятно. Мало вы с ним грызлись! Тьфу, черти бы вас побрали!

Зацвилиховский также недолюбливал Чаплинского.

Чаплинский вскочил. Злоба даже дух его захватывала, лицо его более побагровело, а глаза, казалось, так и хотели выскочить из орбит. Он остановился перед Скшетуским.

— Как? — вылетали из его уст отрывочные слова. — Вы против приказа гетмана?.. Да я вас… я вас…

Пан Скшетуский даже не встал с лавки и, опершись на локоть, окидывал бесновавшегося Чаплинского презрительным взором.

— Что вы прицепились ко мне, как репейник к собачьему хвосту! — спросил он.

— Я вас потащу с собой в город… Вы наперекор приказу… Я вас с казаками…

Он орал так, что в комнате все примолкли и повернули головы в сторону Чаплинского. Положим, он всегда искал случая поссориться с кем-нибудь, но теперь ссора была с воином Вишневецкого, и одного этого было достаточно, чтобы обратить общее внимание.

— Замолчите же вы, наконец, — сказал старый хорунжий, — этот рыцарь мой гость.

— Я вас… я вас… в город… на дыбу! — продолжал кипятиться Чаплинский, уже ни на что не обращая внимания.

Теперь и пан Скшетуский поднялся во весь свой рост, но не обнажая своей низко опущенной сабли, схватил ее посередине и поднял кверху так, что рукоятка пришлась как раз у носа Чаплинского.

— Видите вы это? — холодно спросил он.

— На помощь… Эй, слуги! — крикнул Чаплинский, хватаясь за рукоятку сабли.

Но ему не удалось довести до конца своего намерения. Молодой наместник повернулся, схватил его одною рукою за шиворот, другою пониже поясницы, поднял кверху барахтающегося Чаплинского и понес к дверям.

— Господа, берегитесь! — закричал он. — Дорогу рогоносцу, а то забодает!

С этими словами он размахнулся и швырнул Чаплинского. Двери распахнулись, и подстароста оказался на улице.

Пан Скшетуский спокойно уселся на свое место около Зацвилиховского.

В комнате с минуту царило молчание. Сила, которую так явно показал Скшетуский, внушала к нему невольное почтение. Наконец, точно по какому-то сигналу, раздался взрыв общего хохота.

— Виват Вишневецкие! — кричали одни.

— Лежит в обмороке… весь в крови! — заявляли другие интересовавшиеся дальнейшею участью Чаплинского и выглядывавшие в дверь. — Слуги его поднимают!

Только небольшая кучка сторонников подстаросты молчала и, не имея смелости вступиться за него, хмуро поглядывала на наместника.

— Позвольте мне… — подошел к Скшетускому шляхтич с бельмом на одном глазу и со шрамом величиною в талер на лбу. — Позвольте мне засвидетельствовать вам мое почтение. Ян Заглоба герба Вчеле, что каждому очень понятно, хотя бы по той дыре, которую мне пробила во лбу разбойничья пуля, когда я отмаливал в Святой Земле грехи своей юности.

— Имейте совесть! — сказал Зацвилиховский. — Вы когда-то сами говорили, что эта рана нанесена вам в Радоме пивной кружкой.

— Разбойничья пуля, умереть мне на месте! В Радоме было совсем другое.

— И в Святую Землю вы, может быть, собирались только, но что не были там, это верно.

— Не был, потому что уже в Галате удостоился мученического венца. Если я лгу, назовите меня собакой, не шляхтичем.

— И все-таки вы врете!

— Уши себе позволю отрезать… Руку вашу, пан наместник!

Следом за паном Заглобою к Скшетускому потянулись и другие знакомиться и уверять в своем уважении; все были рады, что с Чаплинским стряслась такая конфузил. Странная и до сих пор необъяснимая вещь: вся шляхта в окрестностях Чигирина, мелкие землевладельцы, арендаторы, даже люди, состоящие на службе у Конещюльских, в распрях Чаплинского с Хмельницким брали сторону последнего. Хмельницкий пользовался репутацией славного воина; заслуги его были несомненны. Всем было известно, что сам король сносился с ним и высоко ценил его мнение, а на все передряги смотрел просто как на ссору шляхтича с шляхтичем, что было делом весьма обычным, особенно в русских провинциях. И все становились на сторону того, кто сумел приобрести более популярности… Не знали они, что из этого выйдут такие страшные последствия. Лишь много времени спустя вспыхнула ненависть к Хмельницкому, но этою ненавистью горели одинаково сердца шляхты и духовенства обеих религий.