Огнем и мечом

– Граф, они прорвались внутрь! – не выдержал Альвин, все это время сидевший на коне рядом с Бернардом. Альвин из Суррея, брошенный своей принцессой оруженосец. Единственный, у кого с ее высочеством, кроме храмовников, была прямая связь, как бы это ни звучало. Далекий от всех этих колдовских штук граф даже не собирался вдаваться в подробности. Альвин был полезен уже тем, что сидел рядом и смотрел на холм с надеждой. Это означало, что он чувствует Эвелин, что она жива.

Бернард, приподнявшись в стременах от переизбытка чувств, смотрит, как потрепанный, но все еще достаточно многочисленный отряд пехоты, к которому успели присоединиться остатки второго, проходит в ворота лагеря.

– Труби кавалерии возвращаться и давай сигнал к выходу остальным! – Звук рога снова разносится над полем. Один длинный и протяжный, а следом за ним три коротких.

– Хватит уже чужую кавалерию по полю раскатывать, – ворчит сам себе под нос граф, смотря, как всадники в синих сюркоттах перестраиваются и неторопливо едут в обратную сторону, оставляя на милость богов всех тех, кто смог вырваться из их стальной хватки.

Граф надеялся, но не верил, что все может пойти по лучшему из возможных вариантов. И сейчас, когда от победы их отделяет всего ничего, нельзя упустить этот момент.

Последние силы, застрельный отряд и отряд легкой пехоты, выходят с позиции, огибая лес, и начинают подъем по холму.

Оставив меня сидеть в шатре с Эмилом, Харакаш велел сидеть тихо, не высовываясь.

Вернулся он достаточно быстро, принеся с собой яркий запах крови.

– Они прорвались через ворота. Сейчас – лучшее время. Ты точно сможешь?

– Я уже провернула этот фокус с толпой озверевших крестьян, смогу и сейчас. – Кивнув, я встала и накрыла Эмила чьим-то поеденным мышами одеялом.

Это лучше, чем ничего. Мы за тобой вернемся, друг, обязательно вернемся!

Из шатра мы вышли тем же путем, каким в него и заходили – через прорезанную в полотне дыру.

В какой-то момент мне казалось, что нас вот-вот заметят, но все обошлось. Нам пришлось сделать приличный крюк, но чем ближе мы подходили к штурмуемой части лагеря, тем отчетливее слышали звуки идущего боя и тем меньше смотрели по сторонам бегущие в ту же сторону люди. А те, что бежали оттуда… таких были единицы, но, даже замечая нас, они предпочитали сделать вид, словно этого не было.

Под конец мы шли, уже не скрываясь. Бежать я не могла – стоило мне попытаться, как боль в боку скрутила меня с такой силой, что я едва не упала, а из глаз хлынули слезы. Регенерация регенерацией, но нельзя исправить все за такой короткий срок.

Когда мы оказались уже совсем близко, я невольно замедлилась. Пытаясь подготовить себя к подобному зрелищу морально, я всю дорогу представляла себе всякие ужасы, но реальность превзошла мою фантазию.

Взгляд выхватывал отдельные лица, искаженные гневом, болью… или смертью. Живые шли по мертвым, а в воздухе, вибрирующем от использования Ато, висел густой, тошнотворный запах крови.

Я сделала шаг назад, забыв всю свою браваду. Больше всего на свете мне просто хотелось оказаться как можно дальше отсюда.

– У нас только один шанс! – рявкнул мне в ухо Харакаш, перебивая шум битвы, и, схватив за плечо, встряхнул. – Мы все пришли сюда за тобой, так покажи нам, ради чего!

Где-то на краю сознания я вдруг ощутила какую-то неправильность. Мир, словно став чуть ярче на миг, потускнел, и что-то надавило на меня сверху, чтобы через миг исчезнуть, как ничего и не было.

– Эва! – Сражение постепенно смещалось в нашу сторону, и Харакаш, задвинув меня себе за спину, уже вытащил оружие, держа топор в левой руке, а меч – в правой.

Я сделала глубокий вдох, чувствуя, как вечно натянутая теперь где-то во мне струна вздрагивает, чтобы через мгновение запеть, наполняя меня приятным теплом.

– Отринь! – В это слово я вложила все, что у меня было. Весь свой ужас перед тем, что я увидела. Всю ту злость, что я чувствовала после предательства Гира. Все странные двоякие воспоминания о комтуре, чья смерть стала тем самым камешком, вызвавшим целый обвал. Я вложила в это слово приказ. Приказ остановиться и посмотреть глубоко в себя, спросить себя, за что они сражаются и умирают.

И все остановилось.

А потом снова взорвалось движением.

Храмовники, будто получив второе дыхание, ликующе закричали, поднимая щиты над головами, что вспыхнули подобно золоту, излучая яркий свет. Пехота сделала единодушный рывок вперед, сметая своих ошеломленных, потерянных противников, и я, получив ощутимый тычок в спину от островитянина, через мгновение оказалась втянута в самый центр отряда. Среди своих.

Шаг пехоты замедляется, я слышу хриплый голос, приказывающий остановиться, откуда-то из стоящих передо мной рядов.

Но почему?

Над нашими головами вспыхивает алым, и одновременно с этим храмовники слева и справа подпирают меня плечами. Словно сотканная из крови игла разбивается о щиты на мелкие осколки, тая в воздухе, а я чувствую, как из меня, будто из большой батарейки, черпают силу.

Впрочем, это лучшее, что я могу дать сейчас!

Каким-то образом рядом со мной внутри построения оказывается островитянин.