Огнедева

— Коли мы не отдадим — Вышенька своих отдаст, — отвечал Домагость. — А ты сама подумай, что тогда будет. Меха на Греческое море пойдут не наши, а Вышенькины. Серебро не мы, а Вышенька будет неводом частым грести. А там еще раздухарится и ратью на нас пойдет. Будто не знаешь, что он спит и видит себя новым князем словенским? Не зря он сыну невесту не где-нибудь высватал, а в Плескове самом. Мы от Гостивита род ведем, и он ведет. Но у него теперь есть родич-князь, а у нас нету.

— Ну, князь Судила-то и нам вот-вот родичем станет, — напомнила Милорада.

— Да станет ли еще? Что Дивлянка с Вольгой круги водит — это дело молодое. Я тоже, бывало, много с кем на Купале яйцами перекидывался, да не на всех женился. Сам князь Судила себе жену из-за моря привез, может, и Вольге там же приглядеть хочет. Или приглядел уже. А главное, если Вышенька и с Полянским князем породнится, то пропало все наше дело. Объявит он себя князем словенским и нас еще заставит дань себе платить. И заплатим, потому как мимо него нам с полянами не торговать. А будет Полянский князь нашим родичем — и мы еще в князья выйдем, потому как Вышенька без нас своих куниц грекам не продаст, пусть хоть подавится ими. А ты-то что думаешь, мать? — спросил он, помолчав. — Девки твои, тебе решать.

— Схожу-ка я к камушку белому, поговорю с Матерями Земли, — с вздохом ответила Милорада. — Ведь девки свои, родные, жалко их.

Но прежде чем она сходила к белому камню, ей привелось еще раз поговорить с Белотуром. С глазу на глаз он был более откровенен и признался, что присматривал невест для своего брата среди знатных дев всех племен, мимо которых лежал его путь.

Девок на свете много, и невесту, как и меха, можно было найти и у радимичей, и у кривичей, не говоря уж об ильмерских словенах. Но ему хотелось добраться до края земли, каковым в представлении полян была Ладога, последнее поселение словен перед Варяжским морем. Очутившись здесь, он ощущал себя волхвом из сказаний, забравшимся в Правь по бобовому стеблю или спустившимся в Навь через дыру в земле. И то ли повлияло на него сознание, что дальше ехать некуда, то ли правда дочери Домагостя оказались красивее всех прочих девиц знатных родов, но Милораде Белотур признался, что именно подобного чуда он и ожидал от такого загадочного и далекого места, как Ладога.

— Видно, самой богиней Ладой эта земля благословлена и в ее честь названа, — говорил он, — если таких красавиц рождает, и живут они тут, как Солнцевы Девы за небокраем. И если дочери твои, хозяйка, по матери из старшего здешнего рода, а по отцу от словенских князей, то иных искать — только черевья даром топтать! Если будет на то ваша воля, к вам и посватаемся!

— Спрошу у богов родных, у предков святых, — ответила Милорада. — Будет их воля — отдадим, не будет — не обессудь, нам ведь о своем роде порадеть надобно.

Назавтра к вечеру ладожская старейшина снова собралась к Домагостю. Иные привели своих дочерей-невест, стремясь показать, что и у них есть что предложить. И хотя ладожская земля породила немало красивых девушек-рукодельниц, даже вредный Честомил, упрямый и несговорчивый Творинег или ехидный дед Путеня не могли отрицать, что обе старшие дочери Домагостя и Милорады красотой и статью превосходят всех.

Теперь Белотур уже прямо объявил о том, что от имени своего брата князя Аскольда сватается к дочери Домагостя Витонежича, старейшины и воеводы ладожского. К которой дочери — он не уточнял, подразумевая, что родители сами решат, какую отдать.

— Ходила я ныне к камушку белому, говорила с Матерями Земли нашей ладожской, — отвечала Милорада. — И сказали мне Матери Земли нашей: судьба дочерям моим — ехать далеко, за леса дремучие, за горы высокие, за реки быстрые. И поведали мне Матери Земли нашей, что суждено из черева дочери моей прорасти дереву высокому, цветами и листьями украшенному, и под ветвями дерева того многие земли и племена укрываться будут. Выходит так, что обе мои дочери могут киевскими княгинями стать. Но двух отдать — много будет, а значит, какую отдадим, ту боги и благословят. И потому, хоть и болит мое сердце материнское, против воли богов не пойду я. Отдадим мы роду вашему, Белотур Гудимович, и брату твоему Аскольду Дировичу нашу дочь в жены.

— Ой, спасибо тебе, матушка! — Обрадованный Белотур вскочил и низко поклонился. Он выглядел таким довольным, будто не для брата, а для себя высватал знатную и красивую невесту с самого края земли. — Которую же отдаете?

— Середняя наша… молода еще. — Домагость глянул на Дивляну, а потом на Вольгу, который, переменившись в лице, впился в него горящим напряженным взором и даже подался вперед. — Да старшей больше пристало первой из гнезда родительского вылетать, свое гнездо свивать.