Огнь поядающий

Наконец впереди забрезжили огни: видимо, это и был городок Дрипия, цель общего пути. И освещен он было не так, как освещаются пригородные поселения – тусклым светом из отдельных окон, случайными фонарями или факелами редких прохожих. Здесь сверкала огненная россыпь, точно во дворце: светильники на каждом окне, светильники рядами на крышах, целые когорты солдат с факелами в руках и просто толпа встречающих. По единственной главной улице, заключенной в портик, толпа перетекла на площадь, где возвышался новопостроенный беломраморный мартирий, и там началось столпотворение, так что многочисленная охрана с трудом справлялась со своими обязанностями. Под общее пение и ликующие возгласы раку с мощами понесли внутрь. Когда клир поднимался по лестнице, василисса, шедшая прямо за мощами, предстала общим взорам, и вздох восторга прокатился по толпе. Синесий, каким-то чудом оказавшийся у самых ступеней, смог прекрасно рассмотреть ее.

Она была еще совсем молода – лет восемнадцати, не больше, еще девически стройна и довольно высока ростом – именно такой и представляется настоящая царица. Пурпурный, шитый золотом плащ покрывал плечи василиссы, делая ее похожей на древнюю статую. Черты лица, совсем не греческие, были тем не менее тонки и правильны: нос с легкой горбинкой, маленький рот, волевой подбородок. Но особенно необычно было сочетание светлых волос с угольно-черными глазами. Еще не рассвело и Синесий видел царицу в свете факелов, но ошибиться не мог: волосы, лишь наполовину прикрытые пурпурным покрывалом, были того золотисто-соломенного цвета, какой нередок у северных варваров, а глаза и брови – точно как у южан. «Неужели красится?» – мысленно изумился Синесий, зная, что такое щегольство и у эллинов считалось признаком дурного тона, а уж галилеяне с их избыточным морализмом точно не простили бы такой вольности своей царице. Синесий мельком взглянул в сторону архиепископа, стоявшего уже наверху лестницы, пытаясь понять, ошибается ли он в своем предположении, и поймал на его лице тень недовольства, но, как оказалось, мимолетную. Между тем василисса, явно наслаждаясь тем восторгом, который вызвала у народа, широко улыбнулась, обнажив ряд жемчужных зубов, а потом прижала к губам кончики пальцев и тут же простерла руки вперед, как будто передавая поцелуи всем, а после этого, развернувшись, стала легко и быстро подниматься по ступеням. Такое выражение признательности тоже несколько озадачило Синесия, но он подумал, что неслучайно о царице так много говорят. Хорошо ли это для женщины? Будучи ревнителем отеческих обычаев, Синесий предпочитал скромный образ хозяйки дома, проводящей дни за прялкой, в окружении детей… Именно таковы были женщины его семьи, такой он желал видеть и свою будущую спутницу. Впрочем, была одна женщина, которая нисколько не соответствовала его идеалу, и которой он тем не менее восхищался, как ни одной другой…

Пока вся процессия подтягивалась к мартирию, службу не начинали, и у первых пришедших появилось время немного отдохнуть. В ближайший портик были вынесены скамьи и кресла, кто успел, расположился на них, остальные – прямо на полу. Некоторые, утомленные долгой дорогой, задремали. А время шло, и вот густую тьму прорезало пенье петуха, одного, потом другого, зазвенело птичье пение в листве деревьев, росших за церковной оградой, восточный край неба стал светлеть, одна за другой гасли звезды, а заря разгоралась все ярче и ярче, и наконец красноватые лучи павлиньим хвостом раскинулись над землей и ослепительный диск солнца вынырнул из-за дальних гор на асийской стороне Воспора.

Между тем перед мартирием началось какое-то движение. Стражники быстро прорубили дорогу в толпе, бесцеремонно расталкивая тех, кто не успел увернуться, затем появились люди с мешками, лопатами и метлами, которые принялись рассыпать по проходу светлый золотистый песок. Внезапно послышался топот множества лошадиных копыт, а вскоре из-под колонн портика показались всадники, за которыми следовала карруха, запряженная четверкой белых лошадей. Не успела она остановиться, как кракты по-латыни возгласили величание василевсу, и из каррухи неспешно выбрался василевс Аркадий, которого зоркий Синесий также успел хорошо рассмотреть, тем более что было уже светло.