Как часто бывало после важной встречи, Артеменко почувствовал потребность размышлять и двигаться. Он привык так с детских лет, когда впечатлительным подростком мог долго в полном одиночестве гулять по Софиевскому парку, казавшемуся необъятным, бездонным, наполненным причудливыми голосами птиц и беспардонным, глухим потрескиванием тяжелых стволов. Естественность, могущество, непостижимая упорядоченность хаоса в природе, под обаяние которой он неизменно попадал, всегда шла на пользу воспаленному мозгу, захватывала судьбоносными фантазиями, которые вели дальше к визуальным представлениям будто бы уже реализованных решений. И сами вынашиваемые решения необъяснимо оказывались верными. Подъехав к своей квартире-офису, он не стал подниматься – знал, что стены встретят его неприветливо и холодно, несмотря на жаркую погоду. Там, внутри помещения, которое он не умел обжить в одиночку, присутствовал застоявшийся, пугающий его запах пронзительной тоски и безжизненности. Его в последнее время настораживало, что даже запах кофе казался другим, пресным. В нем явно чего-то недоставало, и однажды он понял – не хватало ее запаха, родного, притягательного запаха любимой женщины, которого он тут лишился. После этого открытия Артеменко стал избегать находиться в этой квартире в одиночестве, если только он не работал с подготовкой отчетов Центру.
Только тут, перед домом, выйдя из машины, Артеменко удивился, что не сразу заметил недавно прошедший кратковременный дождь, оседлавший городскую пыль и разбрызгавший по всему городу ароматную свежесть. Он создал ощущение благодушия и сокровенности бытия, которые случается улавливать душе во время пения церковного хора или игры органа. Потому, решительно сбросив пиджак и с облегчением стянув галстук, а затем по привычке переложив права в задний карман брюк, Алексей Сергеевич отправился прогуляться по старому ботаническому саду. Там он сразу ощутил благотворное влияние свежести, в которой была молодая, вновь рожденная взаимодействием земли и неба энергия, тайно убеждающая в постоянстве бытия и вечной готовности Вселенной ласкать своих детей.
Он медленно, никого не замечая, брел по дорожке, и его никак не заботили ни престарелые люди, водрузившие тяжелые тела на быстро высохшие лавочки, ни молодые, совершенно не обремененные заботами парочки, пытающиеся успеть выжать из удачно сложившихся моментов жизни все возможное. Полковник шел мимо, будто завороженный, и мысли горячим, струящимся потоком уже хлынули по многочисленным каналам, соединяясь в невидимом фарватере его мозга, чтобы быть безжалостно перемолотыми и переработанными в нечто совершенно новое по структуре и химическому составу.