Офицерский гамбит

Сын сказал это со знанием дела, уверенно и заботливо, и лицо деда при разговоре о внуке просветлело, засияло гордостью. Вдруг его удочка резко кивнула к воде, непроизвольно и загадочно дернулась, но он резво отреагировал, мастерски поддел ее вверх и стал быстро крутить катушку с леской.

– Ого, кажись, подсел на крючок малец, – прошептал он с азартом.

– Да, хорошо ведет, только ты осторожно тяни, – поддержал отца Игорь Николаевич, застыв в напряженном ожидании и, как в детстве, приоткрыв рот в порыве переживаний.

– Ну да, ты еще поучи меня, как рыбу ловить, – съязвил Николай Арсеньевич, осторожно ведя довольно сильную и, верно, крупную рыбу, которая бесилась и неистово рвалась с приближением к берегу. И вдруг, когда в нескольких метрах от берега уже можно было увидеть пузыри воды у массивной головы рыбины, а Игорь Николаевич готовился подхватить ее огромным сачком, жажда жизни у божьей твари взяла верх, и она, метнувшись изо всех сил, соскочила с крючка. А затем, показав незадачливым рыбакам свой чешуйчатый хвост, хлестко ударив им по воде, как бы грозя и гневаясь, скрылась в непроглядной мути возмущенной борьбой воды.

– Ах ты ж гадина, твою мать, – не выдержал, ругнулся в сердцах разочарованный рыбак, – килограмма три с половиной, а то и больше. Судачище днепровский забрел, по-моему.

– А мне кажется, что короп, уж больно чешуей блеснул, как будто горсть монет в глаза бросил, – сказал Игорь Николаевич, по привычке называя карпа по-местному коропом. А затем задумчиво добавил: – А вообще, лихо ушел, отчаянно. Вырвал жизнь свою у нас… Уважаю таких…

Но, поглядев на ужаленного неудачей старика, Игорь Николаевич подошел к отцу и ласково потрепал его по плечу. Ему стало в это мгновение невыразимо жаль отца, и подумалось вдруг, что вот так, незаметно, ненавязчиво и происходит смена поколений. Только теперь он обратил внимание, как заметно постарел, осунулся и покосился его батя, еще некогда грозный и авторитетный начальник, важный в своих блестящих полковничьих погонах, с детства вызывавших у Игоря трепет.

– Да что ты, батя, нам же главное пообщаться, получить заряд эмоций, плеснуть в кровь адреналинчику. Так что в этом смысле рыбе надо спасибо сказать – раззадорила нас.

– Да ну тебя, – с досадой отмахнулся Николай Арсеньевич, принимая неудачу на свой счет, – старею просто, вот все и валится из рук, а тут еще под руку…

– Э-э, ты глупости брось говорить, вот закончу эту бездарную войну, будем мы с тобой рыбачить ой-ой-ой…

А сам подумал, что закончить войну ему можно, только получив высокую должность, замкомдива или комдива например. Протиснуться между генеральскими отпрысками и преданными псами конкретных матерых личностей, забаррикадировавшихся в штабах, очень уж непросто. Ну или уйти на пенсию – выслуги-то уже на двух офицеров хватит. И Игорь Николаевич глубоко вздохнул, выдав себя отцу. Тот угадал ход мыслей сына, сам бывал в его шкуре не однажды и потому переживал победы и поражения вместе с сыном. Да и разве можно было на рыбалке без главных разговоров, оба это слишком хорошо понимали.

– Слушай, а я что-то не пойму, война-то ведь официально закончена. И Путин прямо об этом заявил.

– Ну да, все правильно. Еще три года назад. Но это, как у нас говорят, чтобы усыпить сторожевого пса демократии со странным именем «международное сообщество». С того времени у нас конфликт с чеченским народом сузился до перманентного противодействия бандитским формированиям. Это удобно и по другим причинам. Например, с тех пор участники операций не получают статуса участника боевых действий. Экономия в масштабах страны…

– А что дух-то в нынешней армии, все также сильны хлопцы, как в наше время, или без идеи сложновато поддерживать порох в пороховницах?

Игорь Николаевич крепко задумался, ухватившись глазами за величавое зеркало водной глади и круги на ней – в том месте, где подрагивающая леска входила в воду. Ему было неловко перед отцом, офицером великой и многострадальной империи, волею судьбы ускользнувшим от войны. Ведь он не поймет офицера новой, только-только оформляющейся империи, еще слабой, но расширяющей пространство борьбы, раскрывающей пасть, готовую проглотить все новые дали. Но и рискующую поперхнуться, не рассчитав силы. И потому было больно за вопрос, ведь в нем уже содержится и непонимание, и горькая, лежащая на поверхности правда. Да и кто они вообще: элита армии, репрессивный аппарат государства, вернее, его самая безжалостная часть, или просто отряд чистильщиков, отстреливающих бешеных животных. И какой у них дух, если они уже давно озверели и давно не испытывают никаких особых чувств. Ни когда убивают, ни когда ворочают трупы убитых… Десятки жутких картин в один миг промелькнули у него перед глазами…