— Знаете, очень просто, — вздохнул он. — Я не поступил в медицинский институт и пошел в армию, а потом…
Тут умолк, словно задумавшись о прошлом.
— Кажется, я догадываюсь, что было потом, — сказала Маша. — Наверное, вы попали служить в какую-нибудь горячую точку и там на ваших глазах погиб ваш любимый товарищ или старший командир, которого вы глубоко уважали, и вы дали клятву продолжать его дело. Нечто героическое и романтическое.
— Ничего подобного. Совсем даже наоборот.
— Как это?
— Никто не погибал и никакой клятвы я не давал.
— Неужели? — иронично отозвалась она, как будто пытаясь таким образом высвободиться из-под власти его обаяния, которое вдруг на себе ощутила.
— Два года срочной службы, — продолжал он, не обращая внимания на ее задиристые попытки, словно понимая, что ею движет, — два года мне пришлось провести за колючей проволокой одной и той же воинской части. Это была такая глухая дыра, что вы себе даже представить не можете. Кроме строевых занятий, ленинской комнаты и кухни, там было кино по воскресеньям, пьянство и драки.
— Вы меня разыгрываете, — недоверчиво проговорила она.
— Честное слово. Единственное, что меня поддерживало, это то, что все это время я занимался, продолжая готовиться к поступлению в медицинский институт.
— Вместо кино, пьянства и драк?
— Отчего же? Параллельно.
Маша не нашлась, что сказать. Только покачала головой.
— И до того там было тошно, — продолжал он, — что, когда всего за две недели до дембеля в соответствии с какой-то разнарядкой вдруг стали агитировать за продолжение службы и льготное поступление в высшее военно-десантное училище, я не раздумывая согласился. Чтобы вырваться оттуда хотя бы на час раньше, я бы согласился, наверное, и к черту в пекло.
«На что вы и подписались», — подумала она, но промолчала.
— Что, собственно говоря, я и сделал, — улыбнулся он, еще раз прочитав ее мысли.
— А как же мечта стать врачом?
— Я же говорю, что все очень просто. Видимо, все дело в контрасте того, что я наблюдал два года в воинской части, и того, что я увидел в училище. Я увидел настоящую армию и был так потрясен, что думать забыл о чем-либо другом.
Маша была глубоко тронута его рассказом, хотя в нем не было абсолютно ничего романтичного. Она была поражена той необычайной искренностью и доверчивостью, с которыми он вдруг рванулся к ней. К тому же он затронул потаенные струны ее души. Это точно. Уж что-что, а кошмар заточения и безболезненная, но ужасающая пытка несвободой были ей хорошо знакомы. Знала она и что такое контраст.
Все это было в ней задолго до того, как она впервые заметила его и стала избегать.
В этот миг Маша испытывала нечто гораздо большее, чем просто влечение. Она едва сдержалась, чтобы не броситься к нему на шею. Ей хотелось ласкать, ублажать его губами, языком, всей своей плотью — показать ему, как она его понимает, как рада близости их душ… Однако, как было сказано, броситься на шею она, конечно, не решилась. Она вовсе не собиралась начинать войну с самой собой. Слишком дорого было для нее хрупкое перемирие между собственными сердцем и головой. Она не желала снова превращаться в придаток чужой души.
— Значит, вы не жалеете о том, что так и не стали врачом, — сказала она.
— Теперь мне даже удивительно, что я мог стать кем-то еще, а не военным.
— Я вас понимаю…
Он ничего не ответил, только пытливо взглянул ей в глаза.
— И вот вы — полковник… — медленно проговорила Маша после долгой паузы. — Что же, в наше время жизнь военного — вещь, так сказать, обоюдоострая. Нищета и заброшенность в целом, но зато возможность сделать блестящую карьеру в условиях войны. Никогда не останешься без работы. Дело, конечно, небезопасное, но не более, чем, например, бизнес и коммерция.
— Или журналистика, — спокойно добавил полковник.
И снова Маша была вынуждена согласиться.
— Зато, — упрямо продолжала она, — бравому полководцу никогда не поздно переквалифицироваться в политика или того же коммерсанта.
— А бойкому журналисту разве нет? — искренне удивился полковник, и Маша была вынуждена убрать коготки и переменить тему.
— Служба, наверное, поглощает все ваше время, да? — осторожно поинтересовалась она. — Я хочу сказать, что его не хватает для… — И запнулась.
«Для семьи. Вообще, для личной жизни, — хотела сказать она. — А может быть, это не причина, а следствие, — промелькнуло у нее в голове. — Может быть, именно поэтому он здесь?..»
Он решительно качнул головой, давая понять, что разговор о его персоне закончен.
— Ну а теперь поговорим о вас, — предложил он. — Расскажите мне немного о себе. То, что вы молоды, красивы и уже успели блеснуть на телевидении, это на поверхности. Но что поглубже?
Маша насторожилась. Как соблазнительно — просто взять и выложить о себе все-все-все. Излить душу этому незнакомому офицеру, случайному встречному, с которым, уехав в Москву, она, скорее всего, больше никогда не увидится.
Однако инстинкт подсказывал, что если уж она порешила отдать ему свое тело, то душу желательно приберечь для себя.