— Рад, что ты меня утешил, — сказал Макс с сарказмом.
— Я сказал то, что имел в виду. Вторжения не будет.
— Не будет?
— Оно отсрочено. И этого достаточно. Раз здесь появились новые истребители «спитфайры», с вторжением покончено. У них был шанс, но, похоже, Гитлер снова совершил ошибку. Ему следовало вторгаться два года назад, в июле 1940 года. Тогда был благоприятный момент, но он упустил его. На этот раз его ошибкой стало то, что он послушал Роммеля. Тот полагает, что доберется до Каира, с захватом Мальты или без нее. Но Роммель не управленец, он тактик, и неплохой тактик, хотя бы потому, что он не ортодокс и, следовательно, с трудом предается мелочам. Заняться проблемами тыла, такими как обеспечение коммуникаций снабжения, ниже его достоинства. Все это дело хозяйственников. Он считает само собой разумеющимся, что достигнет поставленной цели, и сейчас это ему удается. Но если мы достигнем превосходства в воздухе над островом, тогда бомбардировщики «веллингтоны» и «бленхеймы» снова начнут вылеты из Луки, и он почувствует, как бывает, когда клюнет жареный петух. Может, он и возьмет Тобрук — шансы, по-моему, у него есть для этого, — но Каир — это слишком далеко.
— Мне следует знать что-либо еще, раз ты заговорил об этом?
Макс задал вопрос в шутку.
— Зависит от того, можешь ты хранить тайну или нет, — ответил Эллиот, закуривая сигарету. — Должны заменить губернатора.
— Добби?
— Впечатляющее событие — офицер разведки знает имя главнокомандующего.
Макс в самом деле был удивлен. Добби отнюдь не был предметом мебели, он воплощал саму Мальту.
— Почему?
— Потерял доверие своего начальства, и на него начали стучать. Лично я не одобряю вашу командную структуру. Сплошной кавардак. У вас губернатор подотчетен министру по делам колоний, военному ведомству и командиру соединения, который не может координировать оборонительные действия, потому что командующие ВМС и ВВС подчинены напрямую главнокомандующему в Каире.
— Когда ты пришел к такому выводу?
— Так оно и есть, и Добби стал жертвой неразберихи. На твоем месте я разыгрывал бы больного, если в этом есть хоть крупица правды. Или, лучше, заняться сочинением своей пьесы. Замена произойдет скоро, в любой день.
— Уйти посреди всего этого?
— Нет смысла болтаться зря, раз решение уже принято. Спасибо за все, приятель, и прощай.
— Кто его заменит?
Эллиот улыбнулся:
— Ты ведь не рассчитываешь, что я буду подавать тебе все на тарелочке с голубой каемочкой, не так ли?
— Не рассчитываю, хотя не отказался бы от порции рыбы, пока она не сгорела.
Они ели рыбу с салатом из помидоров. Он был так вкусен, что внезапно возник вопрос, почему помидоры отнесены к овощам, а не фруктам.
— Я все говорю и говорю, — заметил Эллиот. — Пора перейти к более приятному занятию.
— Ты действительно думаешь, что я могу соответствовать тому, что сейчас слышал?
— Я говорил о тебе. Расскажи мне что-нибудь о Максе Чедвике, чего я не знаю.
— Ты многого не знаешь.
— Ты уверен? Я читал твое досье.
— На меня есть досье?
— Ты ведь офицер разведки на ключевом участке театра войны. Как же иначе? Я даже знаю имя твоего заведующего пансионом при школе в «Веллингтоне».
— Этого старого пердуна?
Эллиот рассмеялся:
— Эта подробность в досье не вошла.
Впрочем, досье было довольно подробным. Очевидно, Макс характеризовался в нем как «выходец из хорошей семьи».
— Положим, это чушь с самого начала, — возразил он. — Мой прадед нажил много денег, отправляя на смерть шахтеров. Его сын был пьяница, грубиян и двоеженец, который не занимался честным трудом ни разу в жизни.
— Двоеженец?
— Ну, формально, может, и нет, но у него была другая женщина с детьми.
— А его сын?
— Мой отец? Он является доказательством того, что яблоко от яблони не всегда недалеко падает.
— Сильно сказано, — усмехнулся Эллиот. — Причем человеком, который тоже грубил отцу.
Эллиот знал, что мать Макса умерла, когда тот был ребенком. Он не знал только, что умерла она во время родов, давших жизнь Максу.
— Здесь ты кое-что не знаешь обо мне.
— Не важно. Мне хотелось бы услышать что-нибудь от тебя лично.
Макс думал об этом. Он рассказал Эллиоту о письме, написанном ему матерью.
Для женщин, подобных его матери, чьи узкие бедра не давали гарантии благополучного рождения ребенка, такая практика была обычной. Врач предупредил ее о том, что роды будут трудными, что она должна сделать выбор между ребенком и собственной жизнью. Она выбрала Макса и прожила еще достаточно, чтобы подержать его на руках, прежде чем кровотечение сделало свое дело. Иногда он видел себя распростертым на ее груди. Потуги измучили ее, она медленно впадала в забытье. Очевидно, так происходило в действительности. Так рассказывал ему о ней отец.