Офицер империи

Две сестры, отданные в помощь, умаялись так, что стояли тупо глядя в никуда, на чуть дрожащих ногах. Нина знала эту стадию усталости и то, что заставить человека работать в таком состоянии невозможно. Ему проще лечь и умереть, чем подняться. Поэтому копала одна, словно заведённая, швыряя землю высоко вверх, чтобы она падала вне ямы. Раздетая по пояс, женщина сверкала потным телом и литыми мышцами, которые не портили вполне женственную фигуру. Нина знала цену физической форме, и тренировалась всю свою долгую жизнь, везде где оказывалась.

— Сестра Нина, сестра Нина! — Двенадцатилетняя девчушка — дочь одной из монахинь, исполнявшая роль посыльной, подбежала к краю ямы, едва не упав. — Вас матушка Серафима зовёт.

— Какого беса… — Нина покачала головой, и коротко разбежавшись по дну ямы, оттолкнувшись лопатой, мощным прыжком выскочила наружу, преодолев два метра высоты. Воткнув инструмент в землю, подхватила выцветшую до белизны камуфляжную куртку, надела и оглянулась на помощниц. — Перерыв. Пойдите поешьте, да полежите часок. А то пользы от вас, как от козла молока.

Монастырь обеспечивал себя сам, выращивая еду, и даже держал небольшое скорняжное производство, делая обувь и кожаную одежду по старинным средневековым лекалам, продавая любителям всяких реконструкторских фестивалей.

Нина прошла через двор, срезала через цех, где шили обувь, и по неприметной лесенке поднялась на третий этаж центрального терема, в покои Матушки.

— Вера Константиновна? — Нина, чуть приоткрыв двери, заглянула в кабинет.

— Заходи. — Матушка, невысокая совершено седая, сухощавая женщина неопределённого возраста, в светло-сером платье и белоснежном переднике, сделала энергичный жест, и напряжённо заглянула в глаза послушнице. — У меня новости, даже не знаю, плохие или хорошие для всех. У нас новый князь. — Настоятельница глубоко вздохнула. — И он переменил цвет трона. Теперь трон серый. Причём не тёмный, а скорее светло-серый. Но и это не всё. Он собирает сестёр-воинов. Говорит, что ковен обязан сам себя защищать.

Нина усмехнулась.

— Дошли, выходит мои молитвы?

— Я уж не знаю чьи молитвы дошли, но ты летишь в Ялту. — Настоятельница открыла ящик стола, достала пачку десятирублёвых купюр, и отсчитала десять штук. — Держи. — Она подвинула деньги к послушнице. — Оденься поприличнее, и… я не знаю. Пусть все боги будут добры к тебе. Я чувствую, что идёт время больших перемен, но не могу сказать к лучшему они или к худшему. Но в любом случае, помни, девочка. Здесь твой дом, и тебя здесь ждут любую.

За время послушания, одежда Нины пришла в полную негодность. Стоя после душа в мокром полотенце, над горой тряпок, женщина понимала, что никуда это не наденет. Платья, обувь, даже бельё превратилось в ветошь, которой место лишь на помойке. В порядке наверняка лишь только форма, в которой она хотела быть похороненной, и то, потому что сшита была из очень хороших тканей, и несла на себе узор «вечного хранения». Но выхода не оставалось, и она достала из шкафа плотный чехол, и медленно со скрипом, расстегнула тугую молнию. Положила форму на кровать, и какое-то время смотрела на ордена, потускневшее золото шитья, и звёзды на погонах. Затем решительно расстегнув пуговицы кителя, стала доставать спрятанное под ним. В аккуратном мешочке, форменные трусы, упругий плотный бюстгальтер и носки, Рубашку, которая неожиданно оказалась чуть мала, форменные чулки, юбку, туфли, накинула китель, застегнула все пуговицы, и надев тёмно-зелёный берет, оглядела себя как могла в крошечное зеркальце. Последний штрих. — Нина нырнула куда-то особенно глубоко, и достала перевязанный бечевой пакет из когда-то промасленной, а сейчас просто окаменевшей ткани. Показавшиеся на мгновение острые словно лезвия когти, разорвали прочную верёвку словно нитку, и на свет появился наградной ТА-10, в кожаной кобуре, и кинжал, с гербом в виде оскаленной кошачьей морды на ножнах, и атакующим соколом Рюриков на навершии.

Пояс, явно доживал последние дни, поэтому Нина не стала его надевать, а свернула всё в тючок, завернув в наволочку, и вышла из комнаты.

Через три часа, монастырская машина привезла её в районный центр, откуда она, на вертолёте местных авиалиний, долетела до Тобольска, и уже там, первым делом посетила портного и гарнизонный магазин, приведя себя в полный порядок. И только потом, поехала в банк выяснить что же у неё с деньгами. Родное министерство не подвело, и сумма на счете приятно радовала цифрой без малого в девяносто тысяч, накопившейся за сто тридцать пять лет пребывания в монастыре. На эти деньги можно было славно погулять, но Нине совсем не терпелось поскорее увидеть того, о котором она успела почитать в газетах и журналах. Пока выходило так, что если хотя бы треть написанного о нём правда, то ей, и всем сёстрам здорово повезло.

Сидя в ресторане аэропорта, она со вздохом отложила пачку газет, возвращаясь к поеданию вкуснейшего малинового желе. До вылета оставалось ещё три часа, и это время она планировала потратить с пользой.