Одновременно: жизнь

Вчера вернулся домой. Вернулся из незаснеженной Москвы в абсолютно весенний Калининград. Вчера и сегодня яркое солнце, +9°С, и о том, что в этих краях бывает снег, напоминают только вылезшие и расцветающие подснежники. У меня под окнами их уже несколько. Они зацвели, ещё не в полную силу, но зацвели. Птицы носятся и орут как сумасшедшие. У соседей белым зацвёл какой-то куст… Хорошо!

От празднования дня рождения немного устал. Точнее, устал здорово, но именно что здорово! От волнений и радости, от большого количества общения, от встреч с людьми, которым рад, но встречаю редко, а то и раз в год, – от всего этого, конечно же, возникает и должна возникать усталость, но самая лучшая усталость.

Сыграл первые в этом году московские спектакли. Убедился, что по спектаклям соскучился. И что самое приятное – соскучился не только я.

Послезавтра полечу в Тбилиси. Там 1 марта наконец-то мы с «Мгзавреби» сыграем полноценный концерт для грузинской публики. Очень жду этого концерта. Мне ужасно интересно, как то, что мы сделали и делаем, отзывается в грузинском слушателе и зрителе. Кстати, «Мгзавреби» приезжали ко мне на день рождения. Подарили красивый грузинский кинжал в серебре, с надписью на клинке от «Мгзавреби» на память. Мне впервые подарили именное оружие. Ребята прекрасно спели для моих друзей, мы вместе что-то исполнили. Многие дорогие мне люди так заняты, что даже и не знали, чем я там занимаюсь с грузинами.

Вышел 19 февраля в первый раз в этом году на московскую сцену со спектаклем «Прощание с бумагой» и задумался. Задумался на какие-то пару секунд. Мне вдруг показалось, что в то время, как в Киеве происходили самые страшные и кровавые столкновения, в то время, как большинство моих приятелей обсуждали хоккейную команду, фигуристов и лыжников, в то время, когда практически любой застольный разговор заканчивался спором о том, кто лучше информирован о ситуации в Украине и кто лучше других разбирается в спорте… Как во всём этом и среди всех перегретых новостей, от падающего рубля до постоянно меняющихся цифр жертв на киевских улицах… Как говорить о промокашках, кляксах и черновиках? Как говорить о бумаге и о том, что она значит? В эти же самые дни и накануне этого спектакля было ещё не ясно, отменятся или не отменятся намеченные на март мои гастроли в Киеве. Лично я сомневался в том, что это может понадобиться людям в городе, где такое происходило и происходит. Однако, закончив спектакль, точнее, заканчивая его теми самыми словами, которыми он завершается, словами о страхе темноты и о бесстрашии, я отчётливо понял, что очень хочу ехать именно в Киев и именно с этим спектаклем. Я понимаю, что в нём не изменю ни одного слова и не поменяю ни единой интонации. Я буду его исполнять ровно так, как исполнял раньше в Киеве и как теперь исполняю в Москве. Но я также понимаю, что прозвучит он совершенно иначе и значение его будет другим. Так что те, кто высказывал сомнение в том, что я приеду, и те, кто говорил о нецелесообразности гастролей в Киеве в начале марта, отбросьте всякие сомнения, я туда поеду и обязательно исполню спектакль про промокашки, про чернила, про записки и письма, про безвозвратно уходящее, про исчезающее, про то, чего не удержать… И про то, что каждая встреча ведёт к неизбежному расставанию. Заложенные мною в этот спектакль смыслы останутся прежними, но прозвучит это для киевской публики иначе, для каждого отдельного человека по-своему. Главное – чтобы за ближайшие две недели ничего такого, что может отменить эти гастроли, не произошло.

Странный месяц февраль. Казалось бы, всего-то на два дня меньше, чем мог бы быть, а в какие-то годы – на один день. Но из-за этого он кажется таким коротким! В связи с этим придумал сценку для фильма или для пьесы… Правда, думаю, что этого фильма и этой пьесы никогда не будет… А сцена такая: разговаривают два очень-очень занятых приятеля, и всё пытаются придумать, как им повстречаться, провести пару дней вместе, побездельничать, повеселиться, порыбачить. Но и у того, и у другого страшная занятость, а свободные деньки одного не совпадают со свободой другого. И вот они сетуют, что нет никакой возможности пообщаться по-человечески, а потом один спрашивает: «А ты 29-го что делаешь?» – а второй говорит, мол, нет никаких планов. Тут они выясняют, что на 29-е, на 30-е у них не намечено никаких дел. И два человека радостно планируют, как они целых два дня будут заниматься и тем-то, и тем-то, и обязательно поедут туда-то, и непременно заглянут к тому-то, и в бане посидят, и выпьют, и закусят, и наконец-то обсудят всё то, что накопилось за много лет. То есть два человека выстраивают замечательные, радостные планы на два свободных дня жизни. А когда планы выстроены, кто-то из них вспоминает или кто-то напоминает им о том, что теперь февраль и 29-го числа, а также 30-го – этих дней просто нет и не будет.