Однократка

— Геныч, — обратился к нему Торф, — сейчас мы попытаемся тихонечко «перейти Рубикон», и ты мне поможешь это сделать.

— А как это я могу тебе помочь? — в голове у него шарики сшибались с роликами, и оттого, наверное, так звенело в ушах.

— Пойдешь в лаз первым и, если вдруг меня там хватит кондрашка, поможешь выбраться…Я тебе за это пришлю с воли мобильник.

— Не могу, Сеня! А если застукают, пятак за побег мне обеспечен.

— Во-первых, за попытку три, а не пять. Во-вторых, я на тебя, однократка, очень надеялся, но если не можешь — извини.

Торф круто развернулся и тоже вошел в темный проем двери.

Генка колебался, но не настолько долго, чтобы потерять человеческий облик. Он тоже шагнул в темноту и на повороте в душевую нагнал Торфа.

— Сеня, ты не психуй. Ты же должен меня понять, неохота сидеть лишнее.

Торф засветил карманный фонарь и шел так уверенно, словно отдыхающий по привычному теренкуру.

Когда приблизились к месту спуска, Кутузов понял — исход зэков идет по графику и массовым порядком. Это было ясно по утрамбованной земле, что было отчетливо заметно в лучах фонаря.

Генка нагнулся и собрался было лезть в туннель, но эту попытку резко пресек Торф.

— Да не гони ты волну, черт тебя подери! Возьми в руки конец веревки, если буду дергать — тащи. Но, может, даст Бог, пронесет…

Кутузов, намотав на кисть тонкую нейлоновую бечевку, опять сунулся в отверстие и, ощущая запахи земли, начал движение. «Е…й крот», — ругал себя Генка и осторожно, чтобы не осыпать песок, пополз в темноту.

В одном месте он приподнялся на руках и уперся головой в грунт. Он понял: подземный ход рассчитан на средних габаритов зэка.

В лицо веял легкий сквознячок, и это немного подбадривало. Ползти было тяжело, и потому через каждые пару метров он останавливался и прислушивался. Язычок света лизнул вдруг песчаный овал — это ползущий позади Торф освещал себе дорогу фонарем. Генка немного подождал и когда услышал позади себя тяжелое дыхание, тихонько окликнул:

— Сеня, как дыхалка?

— Не останавливайся, загораживаешь воздух…

Он снова пополз вперед, и казалось, конца туннелю не будет. Ему стало страшно, когда он подумал, что в любом месте в любой момент может осыпаться песок, и тогда — братская могила.

Однако пугался недолго: в лицо вдруг пахнуло летом и всеми запахами, которые сопровождают июнь в его недолгой жизни.

Лаз внезапно пошел круто вверх, и Кутузов увидел звезды. Он никогда не видел таких объемно ярких, крупных звезд. Ему даже почудилось, что он оказался в центре Вселенной и летит вместе с ней в бесконечность.

В чувство его привел Торф. Он матюгнулся, и Генка, высунувшись из вертикального колодца по грудь, огляделся и, не увидев опасности, стал выбираться на брусчатку. Это была бровка старого переулка, и, видно те, кто планировал и прорывал «Ламанш», хорошо знали свое дело.

Кутузов встал на ноги и помог Торфу выбраться на поверхность. Несколько мгновений они стояли друг против друга и, как сговорившись, смотрели на темнеющий сбоку силуэт лагерной вышки.

— Мне надо идти, — Торф ищущим движением нащупал руку Кутузова. — Решай, однократка, может, тебе не стоит туда возвращаться?

— А куда тут деваться? Словят, как суслика.

— Пойдешь со мной? Только решай быстро — нет ни секунды лишней.

— Иди, Сеня. У меня билет туда-обратно.

— Как знаешь. Прощай, однократка…

Торф развернулся и решительно зашагал в сторону белеющего строения.

Генка еще раз взглянул на небо, на вышку, которую ему предстояло лицезреть, как минимум, еще три года. И что-то в нем встряхнулось. Он вдруг отчетливо осознал — второго такого шанса у него может и не быть. Ни свободы, ни Люськи, ни надежного Торфа — ничего не будет. Ему стало невыносимо одиноко. Спина Торфа уже скрылась за углом газораспределительной подстанции… Был человек — и нет.

Генка еще раз зыркнул на вышку, соизмерил ее с непередаваемо величавым звездным небом и большими шагами, сильно опадая на больную ногу, пустился вслед за Торфом.

Когда, обогнув подстанцию, он вновь увидел его, негромко окликнул:

— Сень, а Сень, погодь. Я с тобой…

Торф услышал сигнал бедствия и призывно взмахнул рукой. А Кутузов и без того спешил, насилуя свою искалеченную Чернобылем конечность…

Торф встретил его ободряющими словами:

— Молодец, однократка, надо уметь рисковать.

Впереди мелькнули огни. Это был сигнал, и Торф немедленно на него отреагировал.

— Видишь, нас ждут, — от волнения и быстрой ходьбы он тяжело, с присвистом задышал. Остановился. Вытащил «астмопен» и прыснул в рот содержимое баллончика…

И когда до машины оставались считанные-шаги, с вышки резанул прожектор и словно ошпарил. Генка, прищурив до боли глаза, наблюдал, как плотный сноп света рыщет по кронам деревьев, шарит по земле, неумолимо приближаясь к выходу из туннеля. И когда ярким блином лег на него, взвыла сирена.

Прожектор от лаза нырнул в темноту, заерзал по пространству и, словно по чьей-то подлой подсказке, упал на блестевший от росы бок машины.