Одноклассники smerti

– А то, что Степан долгое время был влюблен в Леночку Коренкову. Преданно и безответно, его даже жалели многие. Степа – он такой неприспособленный был, беззащитный. Писал ей стихи – не из книжек переписывал, а именно что сам. Всегда контрольные за нее решал…

– А что Лена?

– Лена была звездой, – вздохнул историк. – Ей, конечно, льстило его поклонение, но романы она крутила с другими. Не стесняясь говорила, что предпочитает помускулистей да побогаче. Степа, конечно, страдал. Я боялся, что у него на всю жизнь психологическая травма останется… Но ошибся. Потому что в один прекрасный день Степан с Леной – как оборвал. И начал точно так же преданно служить Наде Митрофановой. Представляете? Ни с того ни с сего. И за парту ее пересел, и на переменах всегда вместе…

«Не обманула Ленкина мамаша!» – отметил про себя Дима.

– Лену это, безусловно, задело, но она виду не подала, – заметил Иван Адамович. – Ходила как ни в чем не бывало. И со Степаном здоровалась, и с Надеждой общалась.

– Странно, – усомнился Дима. – Звезды вроде не такие люди, чтобы молча оскорбление проглотить. А она, значит, смирилась?

– Я тоже удивился, – кивнул историк. – Но, если подумать, поклонников у нее и так хватало, а контрольные ей Степа по-прежнему решал. По старой памяти. Надя ведь неплохой ученицей была, с задачками сама легко справлялась.

«А вот тут с рассказом коренковской мамаши явная нестыковочка». И Дима осторожно спросил:

– Но я слышал… что Лена чуть ли не с собой пыталась покончить… из-за того, что Степан ее бросил?

– Что? – с неподдельным изумлением захлопал глазами историк. – Кто вам это сказал?..

Полуянов темнить не стал. Честно ответил:

– Галина Вадимовна Коренкова.

– Ну это, конечно, максимально достоверный источник, – усмехнулся Иван Адамович. – Я, по-моему, вам уже объяснил. После той истории, когда девочки вдвоем в ресторан отправились, Галина Вадимовна Надю в персоны нон грата записала. Упорно считала, что именно она виновата во всех дочкиных бедах. Надежда очень переживала из-за этого, сколько раз Лену просила разубедить маму, но та только смеялась: маман, говорила, у меня безумная, на нее не повлияешь.

– Подождите, – не сдался Полуянов. – Галина Вадимовна сказала мне совершенно определенно. Что в выпускном классе Елена якобы пыталась покончить с собой. Хорошо, пусть не из-за Степана. Но сам факт попытки самоубийства был или нет?

– Ничего по этому поводу сказать не могу, – опустил взгляд историк. И, уставившись в пол, закончил: – По крайней мере, мне об этом неизвестно.

– Но вы ведь классный руководитель! И сами говорили, что знаете своих учеников как облупленных! – поднажал Полуянов.

– Я об этом не знаю, – твердо повторил учитель.

«А ведь, похоже, он врет, – подумалось Диме. – Ладно. Зайдем с другой стороны». И он задал новый вопрос:

– Тогда скажите хотя бы… пропускала ли Лена в выпускном классе школу?

«Если всерьез с собой покончить пыталась – наверняка попадала в больницу. В обычную, а может, и в психушку…»

Но провокация не удалась. Иван Адамович спокойно ответил:

– Лена постоянно ездила по разным музыкальным конкурсам, и потому для нее, в порядке исключения, сделали свободное посещение. Иногда, конечно, она этим своим правом злоупотребляла и банально прогуливала, но мы, педагоги, закрывали на это глаза. Весь педагогический коллектив, – он слегка виновато взглянул на Полуянова, – искренне верил в ее талант. И не сомневался, что Елену ждет особый путь…

«Тебя, дядя, не прошибешь. Но я тоже упрямый».

И Дима небрежно произнес:

– Но ведь Степан в итоге все равно достался Елене…

– Да. Я слышал, что они жили в одной квартире, – спокойно кивнул историк.

– Получается, Лена его добилась? И себе вернула?..

– Я вас умоляю, – учитель с неожиданно прорезавшимся темпераментом сложил руки на груди. – Я, конечно, вижу их всех лишь на встречах выпускников, но и то знаю: Степа с Леной поселились вместе от силы два года назад. И сошлись, не сочтите меня за сплетника, на хорошо нам всем известном общем интересе . Какая там любовь? Просто удобно было вместе выпивать. Степа-то в школе совсем домашним мальчиком был, а после армии, да как в институт не поступил, да как работу нашел неудачную, в охране, тоже начал в рюмку заглядывать.

«Может, и правда, – пронеслось у Димы. – Я в Надькиной квартире уже лет пять частенько бываю. И Елену, помнится, то и дело в подъезде встречал. А Степана – только в последние год-два…»

– Вы для бывшего классного руководителя хорошо осведомлены, – задумчиво произнес Полуянов. – Обо всех своих ребятах как о близких людях говорите…

Лицо историка дернулось в болезненной усмешке.

– Я и старался… быть им близок… – вымолвил он. – И пока они в школе учились, и потом…

– Потом? – переспросил журналист. – Потом – это когда?

– Да не далее как позавчера, – пожал плечами историк. – Ко мне на чашку чая ребята девяносто девятого года выпуска приходили. – И объяснил: – У всех ведь жизнь по-разному складывается, и ведут люди себя по-разному. Кто-то после выпускного бала в сторону школы смотреть не может, а другие и спустя годы захаживают. Просто поболтать. Или, – он тепло улыбнулся, – похвастаться. Кто детьми гордится, кто карьерой…

– А Лена? – словно бы мимоходом поинтересовался журналист.

– Лена – нет, – вздохнул историк. – Хотя и в одном районе живем, она меня избегала. Увидит случайно на улице и спешит на другую сторону перейти. Но я не обижался… – Он снова снял очки, тщательно протер их полой ковбойки и задумчиво добавил: – Все это объяснимо, конечно. Состоялась бы ее блестящая карьера – она совсем бы по-другому себя вела. А так – стыдилась, видно… Что нетрезвая, что плохо выглядит… – учитель опустил голову.