Одноклассники smerti

И еще более крупно: «ОН?» А потом совсем уж огромные буквы: «ОН!!» И рядом бисерные каракули: «Кому исчо?!»

Ежу понятно: Дима не сомневается, что убийца — Степка. И будет пытаться убедить в этом всех остальных.

Надя вдруг вспомнила далекий выпускной вечер. Ближе к ночи диджей решил приколоться и сразу после «Рамштайна» врубил вальс. Народ заржал, зашикал, потянулся с танцпола прочь. А нескладный Степка вдруг заключил Надю в объятия и закружил ее во вполне компетентном «и раз, и два, и три». И она, легко скользя в его уверенных руках — хотя сама вальс танцевать и не умела, — удивленно спросила:

— Степаха! Где ты этому научился?!

А он загадочно улыбнулся ей из-под своих очков и небрежно ответил:

— Да я много чего умею! Просто вы меня совсем не знаете…

Это Степку-то они не знают! Степку, который весь как на ладони!

Но, оказывается, они действительно его совсем не знали…

Глаза против воли застили слезы, буквы в Димкином блокноте запрыгали. Надя, пытаясь взять себя в руки, стиснула зубы — и вдруг услышала из недр квартиры требовательный клич Полуянова:

— На-дю-ха!

Я, мол, проснулся. Иди, целуй.

Она в ужасе захлопнула блокнот и бросилась вон из туалета. Обязательно нацепить на бегу в спальню беззаботную улыбку. И заскочить по пути в гостиную — вернуть блокнот на место.

…Их общее утро прошло в веселой, деловой суете. Дима, будто в качестве компенсации за вчерашнюю хмурость, был весел, остроумен и горяч. Как ни отнекивалась обиженная его давешней холодностью Надежда, он налетел вихрем, даже кофе не попив, а уж это вернейший признак, что хотел ее чрезвычайно .

Но когда в блаженный момент отдохновения Надя решила к нему подкатиться («Дим, а скажи…»), он не размяк. Нежно потрепал ее по волосам, но твердым голосом сказал:

— Пока ничего, Надюха. Расследование идет полным ходом, результатов нет. Но обещаю: составлю хоть приблизительную картину — и сразу расскажу.

Ничего себе: нет результатов! Когда Степку-то, считай, уже обвинили…

Далеко. Степан

Жизнь на хуторе близ деревни Калинки его совсем не напрягала. Дыра, конечно, страшенная. Из благ цивилизации одно электричество, а до ближайшего продуктового пять километров пехом. Сортир, ясное дело, во дворе, баня и вовсе рухнула. Впрочем, колодец функционировал исправно, и тягать из него воду оказалось даже забавно. А уж без смога и пробок на улицах — и вовсе благодать.

Бытие они с Мишкой вели самое немудрящее. По утрам, кто первый проснется, заваривал чай и строгал бутерброды. Дальше умывались из-за страшнейшей жары по расширенной программе — поливали друг друга колодезной водой из ведер. После Мишка убегал за своими натуралистическими наблюдениями в окрестные степи, а Степан, хотя сослуживец и настаивал, чтоб гость «только отдыхал», не спеша в охотку начинал хозяйственные работы.

Хутор, объяснил Мишка, ему достался в наследство от деда — лет пятнадцать назад. Раньше здесь имелись и курятник с сараем, и крепкая банька, и посадки. Но абсолютно не приспособленный к деревенской (да и вообще к жизни ) сослуживец умудрился развалить крепкое хозяйство в кратчайшие сроки. А Степа, частью от скуки, частью в благодарность за гостеприимство, взялся хуторок возрождать. Привести в порядок абсолютно запущенный, заросший бурьяном огород, ясное дело, не пытался — не его профиль, да он и не сомневался, что уж на картошку с капустой деньги всегда найдутся. А вот реанимировать рухнувший забор, разобраться, почему дымит печурка, починить нещадно бьющую током розетку — это всегда пожалуйста.

Хоть Ленка, вечная ей память, и клеймила его «никчемным интеллигентом», а минимальные навыки, из тех, что принято называть «мужскими», Степа усвоил. И теперь с удовольствием сравнивал себя с бестолковым Мишкой, который до сих пор, в двадцать семь лет, дров наколоть не может.

С этим Мишелем вообще какой-то зоопарк.

Степан смотрел на сослуживца, варил на них обоих макароны по-флотски, пил с ним водку и чай, слушал бесконечные рассказы про степных и лесных тварей и не уставал поражаться: как можно было дожить до немалых уже годов и остаться настолько целомудренным? И главное — сохранить этот незамутненный, слегка обиженный и жадный до новых впечатлений взор ребенка?.. До сих пор на полном серьезе вести, безусловно, богоугодные, но абсолютно неактуальные для современной жизни речи?! Но ведь друг, похоже, не притворялся, когда разглагольствовал, будто надо всех любить и всем прощать…

Сам Степан, особенно в сравнении с наивным и восторженным Мишкой, чувствовал себя усталым и старым. И лишь хмуро улыбался, когда сослуживец пророчил, что именно «здесь, в степях, наедине с природой» гостю удастся возродиться к жизни.

— Я ж говорю: ваша Москва все соки высасывает! — ежевечерне вещал друг. — Тебе, Степ, вообще, чтоб в себя прийти, надо на земле лежать и заряжаться. По часу на закате, когда она солнцем напитана…