Одноклассники. История в XIV уроках

Якуб Кац. Мне было так больно, что я уже ничего не чувствовал. Смешно, подумал. У меня ведь была пятерка по физике. И по химии, и по математике. А я не могу вспомнить закон Архимеда. И умираю возле калитки собственного дома.

Рысек. Он мучился. Никак не умирал. Мне стало его жаль. У самой калитки булыжники были расшатаны. Я взял один. Кило десять-пятнадцать… так, навскидку. Поднял повыше и изо всех сил бросил ему в голову. Раздался хруст, что-то теплое брызнуло мне в лицо. Я потрогал пальцем. Это были мозги Каца.

Владек. Рысек облизал палец, испачканный кровью и мозгами Каца.

Хенек. Меня стошнило.

Зигмунт. Собралась толпа. Я сказал: «В нашем городе еще много таких, как этот Кац!»

Рысек. А где этот киношник Менахем?

Владек. Мне нужно к матери. Я обещал, она ждет. И пошел. Но не к матери. А к Рахельке. Сказал ей: «Спрячься где-нибудь! Они убили Якуба Каца прямо на рыночной площади».

Рахелька. Кто убил Каца? И потом, где же я спрячусь, Владек?

Владек. Я тебя спрячу, Рахелька.

Рысек. Я умылся у колонки на площади.

Зигмунт. Пошли к Менахему! Я обыскал карманы Каца. У него были с собой паспорт, десять рублей, чистый платок и письмо от Абрама.

Абрам. Дорогой мой товарищ Якуб Кац!

Я закончил школу, был посвящен в раввины и принес в жертву своего первого ягненка. После обеда мы все, вся иешива, пошли в Battery Park, где проходят регаты, а с эспланады хороший вид на Liberty Island и Statue of Liberty. Наверное, весь Нью-Йорк пришел полюбоваться парусниками. Какие же они были красивые! Изящные и пузатые, маленькие и большие, длинные и короткие, с гремя мачтами, с двумя, с одной… Так и порхали по волнам. Мне запомнилось, что первой пришла красивая двухмачтовая яхта под названием «Swallow». Ласточка.

Видишь, я не забываю польский, хотя мой язык теперь — английский.

А что у тебя? Как поживают наши одноклассники? Почему мне никто не пишет?

Привет всем. Навсегда ваш Абрам Бейкер.

P. S. Я часто обо всех вас думаю.

Урок VIII

Дора. Я ужасно рассердилась на Менахема. Вот вечно так — когда он нужен, его нет. У малыша болел животик. Я дала ему укропной воды. Кто-то постучал в дверь. «Кто там?»

Зигмунт. «Польская армия!» — пошутил я.

Хенек. Где Менахем?

Дора. Не знаю. Уехал куда-то. Он все время куда-нибудь ездит. Собрал чемодан и ушел.

Рысек. Удрал вместе с красными?

Зигмунт. Чего малой орет? Уложи его спать. Надо поговорить.

Дора. У него болит живот.

Зигмунт. У тебя есть укропная вода? Дай-ка сюда ребенка. (Берет мальчика на руки и напевает.)

На войнушке хорошо,
кто Бога попросит,
солдаты стреляют,
солдаты стреляют,
Господь пули носит…

Малыш успокаивается, Зигмунт уносит его на кухню.

Ну вот и славно.

Так ты говоришь, Дора, этот сукин сын Менахем бежал с красными? Нагадил полякам и удрал…

Дора. Он ничего плохого не делал. Ну что он такого сделал? Вы же знаете, как все было. Спросите у Якуба Каца, это он начал.

Рысек. Кац уже больше ничего никому не скажет. Он лежит на площади. А рядом — его мозги.

Дора. У меня ноги подкосились.

Рысек. Вот смотри, Дора, как оно было! (Показывает шрамы.)

Зигмунт. Ау тебя, Дора, не осталось шрамов от красных?

Дора. Что ты такое говоришь, Зигмунт? Я почувствовала, что краснею….

Рысек. Я почувствал, как у меня встал. Аж больно сделалось. Я обрадовался, а то уже боялся, что красные мне все напрочь отбили.

Зигмунт. Посмотрим, посмотрим, что у тебя за шрамы… Дора. Они схватили меня за волосы и потащили па кровать. Рысек сорвал с меня блузку и юбку. Больше на мне ничего не было. Я же была дома. Я вырывалась. Пыталась лягаться. Но кто-то из них держал меня за ноги.

Хенек. Я держал.

Дора. Я кричала, потом почувствовала, что у меня там стало мокро.

Зигмунт. Она кричала по-еврейски.

Дора. Найн, найн, найн….

Зигмунт. Я сказал Рысеку: «Мазлтов, Рысек!»

Рысек. Мы с Хенеком раздвинули Доре ноги, я расстегнул брюки и воткнул ей, глубже некуда. Почти сразу кончил. Она кричала. У меня опять встал, и я начал снова…

Дора. Мне было приятно… первый раз в жизни.

Хенек. Глядя на них, я кончил в штаны.

Зигмунт. Когда Рысек слез с Доры, я сказал: «Держи ее». Навалился сверху и вошел. Она вырывалась как бешеная, но руки у парней были крепкие. Я кончил и говорю Хенеку: «Теперь я ее подержу, а ты, Хенек, давай».

Хенек. Я сказал: «Хватит».

Зигмунт. Вот видишь, Дора, у Рысека шрамы от красных есть, а у тебя — нет.

Дора. Я молчала, чтобы не злить их. Очень хотелось натянуть на себя покрывало, но я боялась, что они рассердятся. Я лежала голая, внутри все болело, но я ничего не говорила.

Рысек. Я открыл буфет. Увидел графин с какой-то цветной настойкой. Разлил ее по красивым хрустальным рюмкам, мы выпили. Одну, другую, третью. Пили мы с Зигмунтом. Хенек отказался.