Одной ночи достаточно

Дверь распахнулась, и вошли два здоровенных стража, держа кубинку за руки. И, наверное, третий здесь был не лишний. Да, задала она им трепку.

— Оставьте ее, оставьте, пусть идет! — нервно проговорил Акоста. — Если она еще кого-нибудь укусит, вынужден буду поместить фурию в изолятор. — И добавил с осторожностью: — Откройте входные двери.

Полицейские резко отпустили ее и, очень довольные, отошли назад, освобождая женщине проход.

Но Полночь не спешила воспользоваться открытой дверью. Сначала она осмотрела одежду и пригладила места, примятые пальцами агентов. Сделала символический жест, стряхивая с себя нечто невидимое. Очевидно, тем самым она хотела сказать, что боится заразиться от подобных контактов. Затем поправила на груди блузку.

Наконец, вместо того чтобы уйти, Полночь направилась к Акосте. Шла медленно, но, видно, настроена была решительно и воинственно. Она шла, как той ночью в комнате, когда увидел ее в первый раз. В такой момент с ней лучше не шутить!

Акоста оставался на своем месте за столом. Здесь еще находились его подчиненные, и ему негоже было отступать. Однако на лице сыщика читалось, что он не прочь сделать несколько шагов назад.

Полночь остановилась у стола и уставилась на Акосту. Казалось, она хочет испепелить его взглядом.

Все в комнате присмирели и притихли.

Я кашлянул, давая понять, что постараюсь вывести ее отсюда. Женщина даже не посмотрела на меня.

— Привет, Полночь! — сказал я, чтобы успокоить ее.

Но это не помогло. Она продолжала держать Акосту под своим взглядом.

— Поговорим на улице, — ответила женщина, не глядя на меня. — Здесь обстановка неподходящая.

Она так сильно фыркнула, что бумага перед Акостой взлетела в воздух.

После этого Полночь развернулась и пошла к выходу. Она по-прежнему шагала медленно, но решительно, с угрожающим видом. Двое стражей предусмотрительно отошли в сторону.

Полночь задержалась на пороге, обернулась и снова посмотрела на Акосту, во второй раз стараясь испепелить его предостерегающим взглядом. Потом подняла колено, извлекла из-под юбки огрызок сигары и сунула в рот. Продолжая демонстрировать свое отношение к полицейским, протянула правую руку к верхней части двери и провела большую поперечную черту по дереву. Черта кончилась тем, что зажглась огромная спичка.

Секунду спустя эта спичка, дымясь, летела через дверь по направлению к Акосте.

Полночь вышла. В воздухе осталось немного дыма от сигары.

Я взглянул на Акосту. Тот украдкой провел носовым платком по потному лбу. Потом взял пресс-папье и осторожно положил его на документы, которые чуть раньше взвились в воздух от фырканья Полночи.

— Закройте дверь, — приказал он полицейским. — Я не хочу ее больше видеть.

Через минуту я догнал женщину на улице. Она шла не спеша, уверенная в себе, и люди уступали ей дорогу. Я окликнул ее.

— Ну вот, все кончилось, Полночь, — произнес я, шагая сбоку.

— Все кончилось, guapo,[19] — повторила женщина.

Оказалось, что говорить нам больше не о чем, мы замолчали.

— Я бы пригласил вас выпить чего-нибудь, — начал я, — но…

— Я знаю. «Она» уже там — та, которая ждет вас. В могиле.

Ударом руки Полночь стряхнула пыль с моего рукава. Таким образом, мы попрощались друг с другом. Как корабли, которые расходятся бортами в ночи. Будто тропинки, которые пересеклись во мраке.

Я на мгновение задержал на женщине взгляд, затем повернулся. Полночь продолжала свое шествие по улице, я же вошел в «Слоппи».

Остановился у табурета, где мы сидели вместе. В уме всплыли Евины последние слова:

«О, Скотти… дай мне знать, как получилось наше фото.»

— Оно получилось хорошо, любимая, — вполголоса проговорил я.

Поднял бокал и выпил за нее. Затем разбил бокал о табурет.