Одной крови

Ночами, убедившись, что родители крепко спят, я открывал окно в моей спальне — хорошо, что мы жили на первом этаже, — выпрыгивал из него и бежал через полгорода вдоль проезжей части к своей девушке. Дома я оказывался под утро точно таким же образом — через окно. Так я готовился к поступлению.

В начале лета мы валялись с Юлей на траве. Я трогал ее лицо и плечи. Целовал подбородок. И, делая вид, что совершенно спокоен, на самом деле упрашивал, умолял ее не выходить замуж за другого. Умолял остаться со мной, выбрать меня, а не его:

— Юль, ты можешь представить, что мы расстанемся?

— Нет.

— Ты можешь представить, что он есть, а меня нет?

— Нет. Ты меня сейчас убьешь за пошлость. Но ты мой Ромео. А я твоя Джульетта.

— Ты хочешь, чтобы мы больше никогда не встречались?

— Нет, это невозможно. Я люблю тебя, Ром.

— Но как ты можешь любить меня, а выходить замуж за него? Я не могу этого понять.

— Это очень трудно объяснить. Я с ним девять лет встречаюсь. С детства. Он как член семьи уже давно. И расстаться с ним — это все равно, что добровольно отрубить себе руку. Или ногу.

— Тогда расстанься со мной.

— Расстаться с тобой — это все равно, что сразу отрубить себе голову.

— Значит, в любом случае речь идет об ампутации.

С каждым днем эта любовь становилась все невыносимее. Жить без нее я не мог. Но весь день ждать встречи или хотя бы разговора по телефону, не дозвониться и потом узнать, что этот вечер она провела не со мной, а со своим будущим мужем, — как жить с этим?

Я сидел за столом и вместо того, чтобы писать сочинение по русской литературе, писал прощальные письма Юле. Потом рвал их в клочья. Потом снова писал. Так продолжалось до рассвета. Без сил я падал в постель. Как раз в тот момент, когда нужно было вставать и идти в школу. Вместо школы я ехал в Москву, караулил ее у дверей института. Мы встречались. Брали друг друга за руки, спускались в метро и до самого закрытия подземки ездили по кольцевой линии. Юля плакала у меня на плече:

— Не плачь, Юль.

— Не могу. Я же вижу, как ты страдаешь.

— Что мне сделать, чтобы ты не плакала?

— Не бросай меня.

— Хорошо.

— Обещаешь?

— Да.

— И еще, Ром. В университет поступи. Если поступишь, клянусь, что этот кошмар закончится. Я отрублю себе руку.

— Ты от него уйдешь?

— Да.

— Тогда у меня нет выбора.

— У тебя нет выбора.

— Мы опоздали на последнюю электричку.

— Я больше не буду плакать.

5

Вернувшись домой, Юля ничего не рассказала о своем приступе в Гонконге. Расскажет чуть позже. Пока решила не расстраивать. Я был совершенно спокоен, потому что в голове давно поселилась мысль: жена ходила к врачу, даже сделала УЗИ, врач сказал, что поводов для беспокойства нет. Значит, все нормально. Значит, это какая-то застарелая простуда. Поедем летом на море, море, как всегда, все исправит.

Но время шло. Шишка над ключицей никак не хотела исчезать. Да вот еще новинка: ночами к Юле стал приходить нехороший сухой кашель. Жена заметила, что не может подолгу лежать на спине — начинает задыхаться. Переворачивалась на бок, и все тут же проходило. Надо же, какая серьезная простуда. Простуда так простуда.

От абсолютного спокойствия до дрянного чувства беспокойства — расстояние один миллиметр. Решили снова навестить доктора, другого. Теперь мы пошли к терапевту в обычную государственную поликлинику, где ремонт так себе. Где врачи не здороваются и как-то нехотя смотрят людям в глаза.

Доктор осмотрел Юлю и подтвердил предыдущий «диагноз»: ничего страшного, перенесли грипп на ногах, так бывает. Прописал сильный антибиотик и промямлил:

— Если происходит воспалительный процесс, «Таваник» точно должен помочь. Пропейте курс, семь дней.

Мы очень хотели поделиться с доктором своими сомнения и рассказать ему про четыре миллиона сайтов в Интернете, в которых шишку над ключицей подозревают в преступлении против человечности. Но не стали. Как-то неловко. Предыдущий врач нас за это отругал. Отругает и этот: сочтет, что мы психи, ипохондрики и параноики. Он же доктор. И ему виднее. Если нужно было бы исключить самое страшное, неужели он не стал бы этого делать? Не стал.

«Таваник» только ударил по кишечнику, никакой пользы от него было.

В мае лежать на спине Юля уже не могла. Что-то неведомое сильно сдавливало ей грудь. Несколько вздохов — кашель. Несколько вздохов — кашель. Но ведь уже два доктора сказали, что ничего страшного не происходит. Это начало страшно раздражать: врачи настаивали на том, что все хорошо, но каждый день мы все отчетливее понимали, что ничего хорошего с Юлей не происходит.

Тогда мы пошли к третьему доктору. Просто ткнули пальцем в небо и почему-то записались к отоларингологу. На всякий случай. Случай, как мы убедимся, выходя из кабинета отоларинголога, и правит нашим несправедливым миром. Очень часто старина случай бывает жестоким. И очень-очень редко — добреньким.