Однофамилец

Для журналистов это находка, они налетят, специальную передачу закатят. Корольков мог бы представить Кузьмина, прокомментировать. Преподнести происшествие с Кузьминым можно умно и поучительно: человек, в котором уживаются и абстрактная наука и производство монтажных работ, сделал открытие и ушёл в промышленность, и доволен! Поднять Кузьмина так, что станет он героем! Запросто.

Но почему, спрашивается, он, Корольков, должен делать из него героя, почему он должен возвеличивать его и сам за здорово живёшь украшать его перед Алей? Что хорошего сделал ему Кузьмин? Пришёл, явился на всё готовое, и пожалуйста - все встают, овация, степень на блюдечке! А другие геморрой себе наживали, сидя над кандидатской. И сразу же, не разгибая спины, за докторскую. Молодость всю ухлопали...

Сегодня, конечно, Кузьмину можно присуждать без защиты, ему незачем выпрашивать отзывы, трепетать от замечаний оппонентов, заниматься бесконечными правками, мучительно проводить предзащитные недели, когда ждёшь в любую минуту - где-то найдут ошибку, и всё рухнет, завалится...

За что это Кузьмину такие привилегии, за какие такие доблести?! Если б не Аля...

У Али свой интерес, и она доведёт Кузьмина до дела.

Жаль, что из-за Али нельзя выдать полным текстом Кузьмину, ох и славно было бы перешагнуть всякие соображения и с маху выдать им обоим, не выбирая слов, и Кузьмину и Але. Пусть она слышит...

Он представил себе это живо, так что в горле запершило. Какая сладость хоть на минутку отбросить высшие соображения, всякую дальновидность, этот проклятый мундир положения, который никак не снять. И ведь дома, с Алей, и то он разучился быть самим собой... С Алей он всегда тоже на цыпочках, Аля человек железной воли, она могла бы командовать армией, могла подводной лодкой, могла быть послом, министром, вождём африканского племени.

Она любого заставит сделать всё, что ей надо. Как бы там Кузьмин не мудрил, ему не вырваться.

Корреспондент поиграл на клавишах переключателей. Магнитофон заговорил голосом Королькова - звучным, наполненным баритоном. Чувствовалось, что говорит без бумажки компетентный, серьёзный учёный. Разве можно было догадаться, что творилось с ним, когда он это говорил? В одном месте он запнулся, вместо "Лаптев" сказал "Лазарев", тут же поправился, но корреспондент сказал, что это легко вырезается. Прекрасное устройство, любые оговорки, ошибки вырезаются и удаляются, остаётся только нужное, разумное.

Вы ничего не хотите добавить? - Это голос корреспондента.

- По-моему, достаточно, - ответил тот же звучно уверенный баритон, принадлежащий человеку, которая и Аля могла бы признавать, как это делали все остальные.

Она сама его создала и не любила. Он знал это. Хотя она полагала, что он не знает. Она не догадывалась, что он знает. Это было его преимущество, но он никогда не мог использовать его...

V

- Ты счастлива?

У Монетного двора бродили часовые в мокрых блестящих плащах с острыми капюшонами. Площадь перед собором была пуста. Прожектора освещали золотой шпиль и на нём ангела, одиноко летящего сквозь туман.

Ты счастлива?.. Откуда пробился этот вопрос, из каких подземных источников, что продолжали струиться меж ними. Какое ему дело - счастлива она или нет. Что ему хотелось бы услышать?

Рука её в синей перчатке лежала на его согнутой руке... Когда-то с ним что-то похожее было. Они ходили с Алей по Ленинграду, в котором ещё не было метро и телевизионной башни, и телевизоров, кажется, тоже не было...

Когда-то точно так же она прижималась бедром, у неё это получалось само собой. Не мудрено, что он лапал её не стесняясь, но и вела себя будь здоров... Глядя со стороны на её строгое лицо, и в голову не придёт, что она умеет так прижиматься и шептать.

Счастливо?.. Ещё бы, сам отвечал он, как всё хорошо у неё сложилось... Ему хотелось улестить её и Королькова: смотри, как взлетел, какой стал корифей, наверняка это её рук дело, искательно предполагал он, надо же уметь обнаружить в Королькове такой алмаз!

Наконец-то она усмехнулась. Ей понравилась его догадка. Мало кто знал, сколько ей пришлось помыкаться и какова её роль. Корольков не верил в себя, боялся и мечтать о диссертации ("Ваша работа, Павлик, да и папа мой тоже добавил"), терпеливо и осторожно она внушала ему, что он способен, что может не хуже других. Не отступаясь ни на один день, она буквально заставляла его писать, действуя и лаской и угрозами, грозилась бросить его, зачем ей муж, который не имеет положения, не в состоянии пробиться. Наверное, легче было самой сделать диссертацию.

- Неужели и докторскую вытянула ты?

- И докторскую. Могу из него и член-корра сделать, если возьмусь, - с вызовом сказала она.

- Но докторская... Это же должен быть серьёзный вклад...